Нечто вроде возвращения домой.
автор: Trisse
6 глава Джиллиан уставилась в опустевшую картонную чашечку, раздумывая, не допить ли последние остатки холодного кофе-эспрессо. В результате она отказалась от этой мысли и постучала чашечкой по столу, подзывая официантку со счетом. Не выйти ли наружу и выкурить еще одну сигарету? Нет, слишком холодно, а она уже устала уставать мерзнуть ради нескольких затяжек. Вот чего ей недоставало после Африки. Возможности курить почти всюду, где ей заблагорассудится… Нет, не совсем. Чего ей действительно недоставало, так это возможности поделиться с кем-нибудь сигаретой. В Конго курение по-прежнему оставалось социальной привычкой. Там она делилась сигаретами почти со всеми, кого знала. Курение было частью разговора, молчания, выпивки, совместного отдыха. Здесь, в Штатах, оно было индивидуальной привычкой, чем-то, что ты делаешь сам по себе, когда люди, которых ты знаешь, не смотрят на тебя. Она мрачно улыбнулась, когда осознала иронию того, о чем только что подумала. Когда люди, которых ты знаешь, не смотрят на тебя. В Чикаго она знала только двоих людей. Один из них был слишком занят возней с бесконечными страховыми документами, счетами за лечение и удостоверениями, плюс попытками вернуться к своей основной работе, и так уже слишком активно требующей его возвращения, чтобы у него еще оставались нерастраченные силы или время на то, чтобы смотреть, как она курит. А другой… Ну, дела обстояли так, словно этот другой отказывался смотреть на нее. Уже в Брюсселе она заметила, что Лука чувствует себя неловко, когда она ухаживает за ним, поэтому она прекратила исполнять обязанности медсестры сразу же, как только появился медицинский персонал, который мог делать это. Но потом он стал стыдиться принимать от нее даже те мелкие услуги, которые оказывают только друзья – например, принести ему одежду и туалетные принадлежности, достать для него что-нибудь почитать или какую-нибудь музыку, уговаривать его поесть… Он неизменно оставлял без отклика все ее попытки приблизиться к нему, всё дальше отступал вглубь себя каждый раз, когда она подходила поближе. Да что там, даже сегодня утром, когда она приехала в больницу с банкой клубничного мороженого в одной руке и тюбиком крема для бритья в другой, ей так и не удалось вытянуть из него улыбку. Он только посмотрел на принесенные ею вещи, холодно поблагодарил ее и съел пару ложек мороженого просто из вежливости. Она провела с ним несколько минут в напряженном молчании, пока не пришла медсестра, чтобы очистить его спицы. Тогда она ушла в кафетерий выпить чашку противного тепловатого кофе, поскольку знала, что он не хочет, чтобы она была рядом, когда его тело обнажено и выставлено на всеобщее обозрение. Получасом позже она снова вернулась в его палату, и обнаружила, что он делает первые самостоятельные шаги. Она стояла на пороге, наблюдая, как он, одетый в больничную рубашку и халат, который она ему купила, идет, тяжело опираясь на раму Циммера и старательно следуя инструкциям медсестры из физиотерапевтического отделения и санитара, которые подбадривают его, побуждая преодолеть короткую дистанцию между кроватью и креслом. Когда они помогли ему повернуться и опустили его в кресло, он заметил ее. Внезапная вспышка раздражения промелькнула в его глазах. Она отвела взгляд. Когда она снова подняла глаза, его ярость сменилась замкнутостью, тем настороженным и одновременно закрытым выражением, которое теперь не сходило у него с лица. Она сделала ему комплимент за его первое пешее путешествие, но каким-то образом ее слова прозвучали неискренне. Его ответы были такими же. Они продолжали молчать некоторое время, пока она не произнесла неуклюжее извинение и ушла, сказав ему, что еще заглянет перед тем, как отправляться в аэропорт. Когда она закрыла дверь его палаты, то поняла, что это в первый раз она убежала от него. Убегать от любовников не было для нее новым опытом, но сейчас она впервые бежала не от страха обязательств, которые возникнут у нее перед ним. На этот раз ее отвергли, вежливо, но твердо дали ей отставку. Она постаралась сдержать себя. А на что она, собственно, рассчитывала? Их отношения в Конго возникли на случайной основе. Никаких ожиданий, никакой привязанности и связи друг с другом, никаких обязательств. Никаких разговоров о прошлом, попыток узнать друг друга, просто наслаждение телом другого, способ забыться в физическом контакте. Всё, что она перечувствовала с тех пор, как они нашли его в лагере беженцев, было только ее чувствами. Он не разделял их, и не хотел разделять. Он испытывал только стыд и унижение, потому что его некогда здоровое и очень привлекательное тело было низведено до болезненной беспомощности, и поэтому он больше не был тем сильным мужчиной, который схватил бы ее в объятия и заставил забыть безумие войны, происходившей вокруг них. Раздраженно махнув рукой, Джиллиан встала и в сотый раз проверила, когда прибывает тот самый самолет из Парижа. Он опаздывал на полчаса. Ей еще оставалось ждать сорок пять минут. Она приехала в аэропорт слишком рано, и не оттого, что боялась застрять в уличной пробке или заблудиться в переплетении чикагских дорог. Она зашла сегодня днем в палату Луки, как и обещала. Парикмахер, с которым она созвонилась вчера, уже побывал здесь, и волосы Луки были аккуратно подстрижены. Не в силах скрыть тот эффект, который на нее производила красота, она восхищенно присвистнула, но он нахмурился, и это сразу же оборвало любые возможные шутки и поддразнивания с ее стороны. Ее попытки завязать легкий разговор превратились в ничего не значащие фразы, на которые он отвечал односложные репликами и короткими, едва ли не грубыми улыбками. В конце концов он неожиданно спросил ее, когда она собирается возвращаться домой. Она промямлила, что у нее еще осталась неделя отпуска, и он заметил, что, с его точки зрения, она уже искупила всё то, за что считала себя обязанной заплатить. Она может провести остаток отпуска, по-настоящему отдыхая. Она попыталась объясниться: - Лука, я… - Не надо. - Что не надо? - Не надо оправдываться передо мной. Я уже наслушался этого предостаточно. - Но я не… - она остановилась на полуслове. Нелегко было выразить это. Она действительно не узнавала саму себя. Она вела себя как девочка-подросток, влюбившаяся в человека, которого едва знала, бросила свою работу и даже обдумывала переезд в другой город, другую страну ради него. Такое ты делаешь, когда тебе семнадцать или восемнадцать лет, а не когда ты посередине своей жизни и карьеры. Она думала о Луке как о пламени, а о себе – как о мотыльке, которого влечет к нему. Каким бы красивым не был в ее глазах этот образ, она не могла не признать, что это клише, сентиментальное общее место. Она засмеялась над собой. Джиллиан, невлюбленная, исполняет главную роль в мелодрамы, которую не рекомендуется смотреть детям до тринадцати лет. Она вытерла щеки кончиками пальцев, когда поняла, что плачет. Она бросила взгляд на незнакомых людей вокруг и получила подтверждение этому, когда все они отвели глаза, благовоспитанно изображая, что ничего не замечают. Рассердившись на саму себя, она высмотрела ближайшую уборную и пошла туда умыться. * * * * Петар устало тащился по тому, что, как он надеялся, было последним переходом этого бесконечного аэропорта. Прежде он беспокоился о том, что не успеет вовремя пересесть на другой самолет и не сумеет разговаривать с иммиграционной полицией, но он никогда не думал, что ему придется брести по нескончаемым коридорам с грузом двух своих чемоданов и большого пакета с картинами, которые он привез для Луки. Мускулы рук ныли, и он знал, что запасы его выносливости вот-вот подойдут к концу. Он уже чувствовал легкую дрожь в руках и ногах. Колени подрагивали. Годы не приходят одни. Со вздохом он упал в кресло и опустил на пол всё, что нес. Он достал из кармана носовой платок и промокнул лоб. Он посидел пару минут, чтобы собраться с силами, а потом встал и снова поднял свои вещи. Снаружи, за воротами, кто-то ждет его. Его самолет опоздал. Ему лучше поторопиться. * * * * Джиллиан не сводила глаз с толпы, которая выходила из ворот иммиграционного контроля; она вытягивала шею и высоко держала лист бумаги, на котором написала «Г-н Петар Ковач». Она проклинала судьбу за то, что та не сделала ее повыше ростом. Заметит ли ее отец Луки среди всех этих людей? Как он будет выглядеть? Будет ли в нем какое-то сходство с Лукой? Пожилой лысый мужчина вышел из ворот. Он оглядывался вокруг и казался немного растерянным. Джиллиан решила, что это вполне может быть он. Она подняла повыше свою табличку и выжидательно заулыбалась. Человек скользнул взглядом по ее табличке и мимо нее, и она почувствовала себя немного смешной. Она снова сосредоточилась на воротах. * * * * Снаружи, за воротами, было множество людей. Все смешались в общую толпу, одни обнимались и целовались, другие вежливо трясли друг другу руки. Петар обнаружил, что захвачен этим водоворотом, но не переставал выискивать кого-то, кто, должно быть, ищет его. Он ощутил легкий приступ паники, когда понял, что даже не знает, кто именно будет встречать его. Но затем он заметил миниатюрную женщину, которая держала табличку с его именем и, казалось, пребывала в замешательстве. Он медленно пробрался к ней через толпу, бормоча извинения, когда его чемоданы задевали людей вокруг него. Внезапно перед ней оказался очень высокий широкоплечий человек. Когда Джиллиан поднял взгляд, она увидела, что смотрит в лицо, обрамленное седой бородой, в очень добрые, знакомые карие глаза. - Я Петар Ковач, - сказал человек, поставив чемоданы на пол. Джиллиан широко улыбнулась, когда тепло разлилось по всему ее телу. В голосе Петара были те же глубокие, звучные интонации, что и у Луки. - Добро пожаловать в Америку, - сказала она по-хорватски. Петар выпрямился в удивлении, когда услышал слова своего родного языка. - Вы говорите по-хорватски? Джиллиан усмехнулась и повела плечом. - Только так, - ответила она на том же языке и свела почти вплотную большой и указательный пальцы, показывая очень маленькое количество. – И очень плохо. - Я так не думаю, - возразил Петар и протянул руку. - Рад встретиться с вами. - Джиллиан, - представилась она. Вспышка понимания и узнавания промелькнула в глазах Петара, и они стали еще теплее, если это было вообще возможно. Он притянул ее к себе, и неожиданно Джиллиан утонула в его руках. Объятие было сердечным, но кратким. - Спасибо вам… - прошептал Петар, отпустив ее. Она выглядела потрясенной, так что он ощутил потребность объясниться. – Спасибо за то, что спасли жизнь моего сына. Джиллиан поняла, что он за что-то благодарит ее, но не уловила смысла последней фразы. - Я не понимаю, - отозвалась она, довольная, что успела попрактиковаться в подобных фразах. Петар наморщил лоб, борясь с иностранными словами. - Вы были в Конго, нет? Лука – ваша забота… Спасибо. Печальная улыбка заиграла в уголках рта Джиллиан, пока она обдумывала ту правду, которая стояла за словами Петара. Он подразумевал, что она заботилась о Луке, но да, Лука ДЕЙСТВИТЕЛЬНО заботил ее. Жаль, что Лука не испытывал той же благодарности, что его отец, подумала она с горечью. Внезапно она поняла, что до тошноты пресытилась тем разочарованием, которое изводило ее всю прошлую неделю, и которое она держала в узде до нынешнего дня, когда слова Луки наконец прояснили их взаимоотношения. Она поспешила ответить, тоже по-английски: - Вам не за что меня благодарить… Не помочь ли вам с ними? Она указала на чемоданы, и, когда Петар никак не отреагировал (вероятно, он пытался догадаться, что она только что сказала), она схватила один из чемоданов и попробовала поднять его. Он оказался гораздо тяжелее, чем она думала. - Нет, нет… - пробормотал Петар. – Это… - он остановился из-за того, что ему не хватало слов. – Слишком тяжелый, - продолжил он по-хорватски. Джиллиан улыбнулась. Она не знала этого слова, но поняла, что он имеет в виду. - Тяжелый, - предположила она по-английски. - Тяжелый, - повторил он. – Да, тяжелый. Я беру этот. Вы тот, - он вручил ей пакет с картинами. Она с любопытством посмотрела на пакет и засунула его себе под мышку, пока Петар поднимал чемоданы. - Картины. Для Луки, - объяснил он. Ее лицо осветилось пониманием. - А… ну, а это? – спросила она, прежде чем смогла удержаться, указывая на чемодан, который недавно пыталась поднять. Она тут же об этом пожалела, побоявшись, что он огорчиться из-за ее назойливости, из-за того, что она сует нос туда, куда не следует. Но ее страхи были быстро рассеяны. - Книги. Для Луки, - Петар снова перешел на хорватский, но она поняла. - Книги? Петар кивнул. Чемодан был по-настоящему тяжелый. Должно быть, он весь заполнен книгами. - Многие книги, - сказала она. - МНОГО книг, - поправил Петар. Она улыбнулась. - МНОГО книг, - повторила она. А потом попробовала сложить еще одну фразу: - Все для Луки? - Да, они все для него, - вздохнул Петар покорно. Она хихикнула и стала показывать ему дорогу. - Идемте, - она попробовала еще немного поговорить по-хорватски. – Машина вот. - Машина вот ЗДЕСЬ, - мягко поправил ее Петар, и получил от нее широкую улыбку. Она многое узнает, если у нее будет шанс провести какое-то время с отцом Луки. И возможно, не только хорватский язык. Она раньше никогда не думала, что Лука был ревностным книгочеем. Джиллиан гадала, какого сорта книги он предпочитает. * * * * Когда двери лифта отворились, и они с Петаром вышли на шестом этаже, Джиллиан застыла на месте. В конце коридора стоял расстрельная команда, как называл их Лука. Джиллиан встречалась с ними со всеми и раньше на этой неделе, но, хотя эти люди и казались немного пугающими, особенно Уивер и Романо, не они были причиной ее страха. Рядом с ними стоял долговязый человек средних лет, одетый в сутану. Она сразу же узнала его, и готова была уже уйти обратно в лифт, когда Петар взял ее за локоть. Она посмотрела вверх. Его теплые глаза пытливо изучали ее. - Простите, мне кажется, я забыла кое-что в машине, - неуверенно проговорила она, запинаясь. Он не выпустил ее из своей хватки, но ободряюще улыбнулся. - Не есть важно, - сказал он. – Идете со мной? - Я правда не могу… Двери лифта уже закрывались, а эти четверо приближались к ней и Петару Если она не уйдет прямо сейчас, то будет слишком поздно. Но глаза Петара пригвоздили ее к месту. Ох, к черту. Она встретит всё это лицом к лицу. Лука ясно дал понять, что больше не желает, чтобы она была поблизости. Ну, так и что с того, если он и его отец узнают теперь о тех пленках? Она сможет просто отдать им пленки, прежде чем уехать в Монреаль. Она улыбнулась, надеясь, что это выглядит чем-то большим, чем наполовину фальшивая гримаса. - Хорошо. Петар улыбнулся в ответ и подбадривающе подмигнул ей. Он ощутил ее страх, когда она заметила тех четверых людей, которые собирались заговорить с ними, и увидел, как она пыталась сбежать. От этого его любопытство только возросло до предела. По разговору, который состоялся у них в машине по дороге из аэропорта, он составил о ней очень хорошее впечатление, несмотря на постоянные заминки, вызванные языковыми трудностями. Она была дружелюбной, добросердечной. Она изучала хорватский с энергией, которая бесконечно много говорила о ее интересе к Луке. И ее глаза сверкали, когда речь заходила о нем. О, ну ладно, может быть, он немного домыслил или преувеличил последний пункт, но всё равно… - Мистер Ковач? Он повернулся к четверым людям, стоящим перед ним, по-прежнему удерживая рядом Джиллиан. Он кивнул. - Я – Керри Уивер. Он выпустил Джиллиан и сердечно потряс руку доктору Уивер. - Приятно познакомиться, доктор. Керри улыбнулась. Петар заметил, что вокруг ее глаз было какое-то напряжение, которое не исчезло, когда она улыбалась. Она продолжила представлять остальных. Петар пожал руки двоим другим врачам, не очень хорошо понимая, кто они такие или почему ему следует встретиться с ними. Его поразило, что из троих врачей одна ходила с помощью костыля, а у другого была только одна рука. Но он не стал присматриваться слишком пристально. Дома он научился не задерживать взгляд на таких вещах. Когда он услышал имя священника, то повернулся к хорвату. - Рад встретиться с вами, святой отец. - Это я рад, мистер Ковач. Я здесь для того, чтобы переводить вам. Лицо Петара потемнело от страха. - Но Лука ведь, конечно… Он не… - Нет, мистер Ковач. С Лукой всё в порядке, и вы скоро его увидите. Но доктор Уивер хотела бы перед этим сообщить вам о состоянии Луки, и… - священник бросил острый взгляд на Джиллиан, которая неподвижно смотрела в пол. – Я думаю, что мне также следует проинформировать вас о некоторых других вещах. Любопытство Петара взлетело до небес, но ему снова удалось изобразить учтивую незаинтересованность. - Хорошо, - сказал он и склонил голову в легком поклоне. – Господа… - его английский заставил троих врачей улыбнуться. Доктор Уивер указала на дверь дальше по коридору, и Петра опять взял Джиллиан за локоть. Если бы он этого не сделал, она осталась бы здесь, и он был уверен, что она не задержится в этом коридоре до конца их небольшой медицинской конференции. Он заметил сокрушенное и покаянное выражение лица отца Притича. Между Джиллиан и священником определенно что-то было не так. Доктор Уивер тоже не выглядела слишком довольной тем, что он тащит за собой эту канадку, но Петар не собирался отпускать ее. Он был уверен, что в состоянии Луки нет ничего такого, чего Джиллиан уже не знает, поскольку именно она вывезла Луку из Конго вместе с этим американским врачом… И как же его зовут? Петар проклял свою плохую память на иностранные имена. Они прошли в маленький конференц-зал, и вскоре все уже сидели вокруг стола. Перед Петаром поставили кружку со слабым кофе, и доктор Уивер начала свое выступление. Петар внимательно слушал. И он, и Степан уже говорили с доктором Уивер несколько раз по телефону. Степану это удавалось лучше, и он исполнительно переводил ему слова врача, но Петар по-прежнему не был убежден, верно ли он понимает, что не так с Лукой, помимо переломов множества костей и перенесенной операции. У него было такое ощущение, что и эти врачи тоже в этом не уверены. Он хотел подтвердить свое впечатление. Однако, чем дольше продолжалось это совещание, тем нетерпеливее он становился. Он испытывал настоятельную потребность увидеть Луку. Наконец доктор Уивер закончила, и после короткой речи старшего из врачей они все встали. Но у Петара еще оставался один вопрос. - А доктор… - он остановился. – Тот, который ездил в Конго за Лукой? Священник перевел. - Доктор Картер? – спросила доктор Уивер. - Да, я бы хотел поблагодарить его. Петар подождал, пока ему не перевели ответ доктора Романо. Этот человек впервые открыл рот после того, как пробормотал приветствия в коридоре. - Доктор Картер был на дежурстве до трех часов. Он проработал часть ночи. Сейчас он должен быть дома, но я уверен, что вы сможете увидеться с ним завтра. Прямота этого маленького врача понравилась Петару. Он кивнул и вышел из зала, по приглашению врачей. Он позволил доктору Уивер и Джиллиан выйти первыми, и когда он уже собирался ступить через порог, священник остановил его. - Мистер Ковач… - Да. - Я бы хотел сказать вам пару слов после того, как вы увидитесь с вашим сыном, если вы не возражаете. Петар кивнул. Потом все они проводили его дальше по коридору. Доктор Уивер остановилась у палаты и постучала, но когда она уже готовилась открыть дверь, старший из врачей повернул ручку и показал Петару, чтобы тот входил. Петар оказался в тускло освещенной комнате, и дверь закрылась за ним. * * * * Жалюзи были подняты, и Джиллиан не могла оторвать глаз от палаты. Она видела, как Петар вошел туда и резко остановился на полушаге. Она увидела встревоженный взгляд Луки, прикованный к отцу. Потом она услышала их низкие, звучные голоса и видела, как Петар подошел вплотную к кровати, наклонился над ней и обнял своего сына. Лука обвил своими худыми руками спину отца – очень крепко. Потом чья-то осторожная рука взяла ее под локоть, очень похоже на то, как немного ранее это делал Петар. Она обернулась на звук голоса доктора Онспо. - Я думаю, нам лучше предоставить им немного уединения, не так ли? Джиллиан кивнула и почувствовала, как горят ее щеки. - Не хотите ли чашку кофе? Джиллиан быстро огляделась вокруг. Священник сдержанно разговаривал с доктором Уивер, а доктор Романо уже направился к выходу. - Да, благодарю вас, - сказала она со вздохом. Внезапно она почувствовала, как ее захлестнуло изнеможение. Доктор Онспо кивнул на прощание доктору Уивер и священнику, а затем повернулся к Джиллиан. - Мы выпьем кофе у меня в кабинете, если вы не против, - сказал он, уводя ее с собой. Джиллиан снова кивнула, но потом остановилась. - Но я должна отвезти мистера Ковача… Что, если он выйдет и не…? Доктор Онспо опять улыбнулся. - Мы оставим для него записку на сестринском посту. Или, еще лучше, мы попросим, чтобы кто-нибудь нам позвонил. Он остановился у сестринского поста и отдал какие-то распоряжения. Джиллиан рассеянно наблюдала за доктором Уивер и священником, нервно прикусывая ноготь. Ох, господи. Потом ей всё же придется встретиться лицом к лицу с ЭТИМ. Втянет ли священник доктора Уивер в спор? Потом она заметила, что доктор Онспо обращается к ней. - Простите? - С вами все в порядке? - Да, я просто немного устала. * * * * Петар в последний раз посмотрел на спящего Луку, прежде чем тихо закрыть дверь. Лука боролся со сном в течение последнего получаса, но в конце концов проиграл сражение, и Петар был этому рад. Лука нуждался в отдыхе. Он выглядел таким хрупким и беззащитным среди подушек. Воспоминание, которое Петар отгонял от себя во время всего их разговора, внезапно захватило его. Лука, лежащий на другой больничной кровати, такой худой, что скулы выступают под кожей и глаза кажутся вдвое больше своего размера, неподвижно смотрящий на него. Лука, погрузившийся в такую сильную боль, что он больше не кажется самим собой, прошедший весь путь за пределы слов, за пределы слёз и за пределы отчаяния. Петар плотно зажмурил глаза и прислонился лбом к двери. Потом, с некоторым усилием, он отделился от нее и огляделся вокруг. В коридоре никого не было. Он прошел к сестринскому посту, а потом заметил отца Притича, сидящего в зоне ожидания. Тот встал, как только увидел его, и Петар понял, что ему хочется, чтобы священника тут не было. Как же он устал. Ему хотелось только поехать в квартиру Луки и рухнуть там, и проспать целую неделю. Господи Иисусе. Всё, чего ему хотелось – это немного сна. С тех пор как он ответил на первый телефонный звонок из Окружной больницы, он был не в состоянии проспать больше двух или трех часов подряд. Сначала – беспокойство из-за того, что не было точно известно, что случилось с Лукой. Потребовалось гораздо больше, чем совещание по телефону и помощь Степана, чтобы выяснить это. Потом пришел черед бесконечного собирания документов, которые были нужны для визы, тревоги из-за того, что он получит еще один отрицательный ответ от американского правительства по причине его слишком низкой заработной платы, переговоров с начальником, чтобы тот дал ему пару свободных недель, и одалживания денег на дорогу у друзей и родственников. И теперь, когда он наконец-то был здесь, его тревога о Луке многократно возросла вместо того, чтобы уменьшиться. Петар знал, что он должен был бы чувствовать себя до определенной степени успокоенным. Первоначальная болезнь Луки была под контролем, его кости благополучно срастались, и он находился в очень хорошей больнице. И да, он был в сознании, а не в том оглушенном состоянии, которое описала ему по телефону доктор Уивер две недели назад. Это последнее обстоятельство так сильно перепугало тогда Петара, что, хотя он уже несколько раз разговаривал с Лукой после того первого телефонного звонка на рассвете, он всё еще был не в силах отогнать свои тревоги. А теперь… Лука был слаб и изнурен. И он явно испытывал боль, и не только физическую. Петар уже привык к мысли о том, что он, возможно, никогда не увидит Луку восстановившим жизненные силы и способность радоваться жизни, которые были у него до войны, но надеялся, что ему больше никогда не придется увидеть то выражение горя, которое поселилось в глазах его сына на многие годы после падения Вуковара. И теперь оно было в них снова, погребенное глубоко внутри. И в них было еще что-то, некая твердость и резкость в Луке, что-то, что Петар не мог по-настоящему определить. Он уже почувствовал это три года назад, когда Лука приезжал с коротким визитом на Рождество, но тогда Петар просто отмахнулся от этого. Он сказал себя, что это нормально – то, что Лука переменился, живя за границей. Это было всего лишь естественное изменение, как и легкий американский акцент, который проскальзывал в его манере говорить по-хорватски и из-за которого дочери Степана дразнили своего американского дядю. Однако теперь эта жесткость была такой сильной и явственной, что Петар больше не мог себя обманывать. Он вздохнул и постарался сосредоточиться на слова отца Притича. - …Она сохранила эти пленки, и я боюсь, что ваш сын не знает об их существовании, мистер Ковач. - Простите, святой отец. Мне кажется, я что-то пропустил. Какие пленки? Отец Притич оглядел человека, стоящего перед ним. Тот казался усталым и был так отвлечен какими-то своими мыслями, что не слышал ни слова из того, что он сказал. - Не хотите ли чашку кофе, мистер Ковач? - Не думаю. Я выпил их уже слишком много. - Не хотите ли чего-нибудь еще? Чая? Может быть, воды? Петар устало улыбнулся. Он бы с радостью сказал отцу Притичу, как именно он себя чувствует и чего хочет, но побоялся, что его выражения будут чересчур грубыми для ушей священника. - Нет, спасибо. Вы говорили мне о…? Отец Притич снова начал свой рассказ, с самого начала. На этот раз уже спустя две минуты он полностью завладел вниманием Петара. - Она попросила вас перевести их для нее? – Петар не мог поверить собственным ушам. Священник утвердительно кивнул, и Петар так и застыл. Ему не было нужды спрашивать, что на этих пленках. Он представлял себе это очень даже хорошо. Они должны напоминать несвязное бормотание Луки в госпитале Красного Креста в Загребе, и ночные кошмары, которые преследовали его в первые месяцы после того, как он вернулся домой. Петар постарался не содрогнуться. Так ВОТ ЧТО она старалась понять. Петар не знал, должен ли он ощущать изумление или отвращение. Она могла сделать это из искренней увлеченности Лукой, но также и из болезненного любопытства, того самого, которое Петар видел в глазах многочисленных журналистов, пытавшихся взять интервью у Луки, когда стало известно, что он пережил резню в Вуковарской больнице. Двери лифта в конце коридора раскрылись, и оттуда вышли Джиллиан и тот добрый пожилой врач, который открывал ему дверь в палату Луки. Петар увидел, как она посмотрела на него и священника, как она остановилась и отступила назад, испуганная. Испуганная и пристыженная. Она поняла, что отец Притич только что рассказал ему. И она чувствовала смущение и замешательство. Петар выпрямился и улыбнулся, подходя к ней. Ни у одного из журналистов, которых он встречал, никогда не было такой реакции. Они всегда считали, что имеют ПРАВО знать. Они всегда разговаривали громкими голосами, полными напора и самоуверенности, перешагивая через любого, кто оказывался у них на пути. Петар протянул к ней руки. - Вы возвращались, - сказал он. Что-то в его словах должно было быть неправильным, поскольку они заставили улыбнуться как Джиллиан, так и врача. Петар отметил присутствие врача вежливым кивком и потряс ему руку, в то время как тот сказал что-то, что Петар не совсем понял. Хотя он уловил слово «кофе». Ему что, предлагают еще одну чашку? Нет, дело было не в этом. Еще потряся ему руку, пожилой врач повернулся и направился дальше по коридору. Петар вздохнул с облегчением. - Мы едем домой? – спросил он Джиллиан, и у него потеплело на сердце, когда он получил от нее еще одну улыбку. – Вы ждете здесь. Я иду говорить до свидания отцу Притичу, да? Джиллиан кивнула, стараясь удержать приклеенную на лице улыбку. Она нервно сплетала и расплетала пальцы, когда он, пройдя по коридору к священнику, пожимал тому руку. Отец Притич казался шокированным, но Петар не дал ему времени на возражения. Он повернулся и возвратился к Джиллиан, взял ее под локоть в своей сердечной джентльменской манере и проводил к лифту. * * * * Петар уронил оба чемодана на пол и окинул взглядом гостиную. - Это есть квартира Луки? – спросил он у Джиллиан, не веря своим глазам. - Да… - ответила Джиллиан, пытаясь понять удивление Петара. Была ли квартира слишком большой по его стандартам? Может быть, слишком стильной? Или слишком роскошной? Петар смотрел на лакированные полы и темную мебель. Очертания столов были угловатыми, твердыми. Все поверхности были таким блестящими и гладкими, что почти отталкивало. Всё находилось в строжайшем порядке. Здесь не было ни единого предмета, который нес бы на себе отпечаток человеческого прикосновения, ничего, что выдавало бы, что кто-то по-настоящему ЖИВЕТ в этом месте. Комната казалась картинкой с обложки журнала по дизайну. Голые стены, окрашенные в темные цвета, создавали холодную атмосферу. Петар шел вглубь комнаты, пока не очутился в середине гостиной, и тогда он заметил гигантский аквариум. Он усмехнулся и обернулся к Джиллиан. - ВОТ ЭТО – Луки, - сказал он, указывая на аквариум. Петар подошел поближе к нему, чтобы полюбоваться мириадами тропических рыбок, плавающих внутри. Это был красивый аквариум с фильтром, нагревателем для воды и множеством растений. Он покачал головой и тихонько засмеялся. - Почему? – спросила Джиллиан, и, когда Петар посмотрел на нее с озадаченным выражением на лице, она попыталась сформулировать свой вопрос по-хорватски. – Почему вы говорите… это – Луки? - Почему вы СКАЗАЛИ, что этот АКВАРИУМ – Луки? – поправил ее Петар, и заставил повторить вопрос, прежде чем он попробовал ответить по-английски. - Лука хочет рыбы когда маленький, всегда. Он брал их из моря. Держал в банках. Банки для джема. Но они всегда умирают. Теперь у него все рыбы в большой банке. Джиллиан грустно улыбнулась одними уголками губ, пока боролась с комком в горле. Она несколько раз моргнула и сделала глубокий вдох. - Спальня дальше по коридору, - сказала она по-английски. – А кухня – вот эта комната слева. Не хотите ли чего-нибудь выпить? Она торопливо прошла на кухню и открыла холодильник. Когда Петар вошел в кухню, она сунула голову внутрь. - Не хотите ли сока? Или, может быть, воды? Или пива? – спрашивала она, доставая все эти вещи и показывая ему, чтобы он мог увидеть их на случай, если не понял ее слов. - Пиво, спасибо, - ответил Петар. Он удивился внезапному проявлению печали, появившейся в глазах Джиллиан, когда он говорил о Луке. - Вы пьете со мной? – спросил он ее, когда она протянула ему пиво. - Да. Джиллиан взяла еще одну бутылку из холодильника и два стакана с кухонного стола. Потом она последовала за Петаром в гостиную. Петар сел в одно из кресел, и то, как низко он сидит, стало для него маленьким сюрпризом. Такое ощущение, что колени у него словно оказались выше головы. Господи Иисусе. Со всеми деньгами, которые Лука имел возможность потратить на мебель, он не сумел купить себе подходящего кресла. Петар немного поборолся с подушками, чтобы усесться попрямее. После этого он открыл свое пиво и налил его в стакан, который дала Джиллиан. Они выпили в молчании. Он взглянул на нее исподтишка. Она по-прежнему казалась расстроенной, и он не хотел был слишком назойливым и любопытным. - Вы голодны? – спросил он ее немного погодя. Джиллиан вздохнула, и он испугался, что она не поняла его. - Только так, – ответила она, сделав тот же жест, что и в аэропорту, когда он спросил ее о знании хорватского. - Я тоже. - Мы должны… - он наблюдал, как она сражается с иностранными словами. – Мы должны вызвать еду? Петар наморщил лоб. Он ничего не понял. - Ресторан? Они приносят еду сюда. - А… Да. Она встала с облегчением и взяла телефонную книгу. - Какую еду? Он снова нахмурился. Она продолжила по-английски: - Китайскую? – Петар покачал головой. – Пиццу? Чикаго славится своей пиццей. Он не казался особенно впечатленным, но согласился. Она взяла телефон и набрала номер. - Они приносят это в двадцать минут, - попробовала она произнести более длинную фразу на хорватском и потом снова погрузилась в молчание. Он не стал поправлять ее. Она немного беспокойно повозилась со своим стаканом, бесцельно крутя его в пальцах. Она была уверена, что он наблюдает за ней из своего кресла. Внезапно огромная ладонь Петара накрыла ее руки и остановила ее нервные движения. Она подняла глаза и встретилась с его встревоженным взглядом. - Как вы? Ей едва удалось улыбнуться. - Я хорошо. Но я… - она вздохнула и склонила голову набок, изображая изнеможение. - Устали, - предложил ей слово Петар. – Вы устали. - Да. - Я тоже. Это был долгий полет. Она кивнула, и он продолжил, говоря очень медленно и выбирая простые слова. Она только что была на грани слёз, а этот простой разговор, кажется, успокаивал ее. - Я в первый раз пересек океан. - Да? И как это было? - Скучно. Она наморщила лоб. Он изобразил зевок, а потом побарабанил по кофейному столику, другой рукой охватив подбородок и глядя в потолок. Она рассмеялась. - Как это будет по-хорватски? - Скучно. Она попробовала повторить это слово, и он исправил ее произношение. Их разговор продолжался в несколько более легкой манере, несмотря на языковые ограничения. Через некоторое время Джиллиан пришлось извлечь на свет божий свой французско-хорватский словарь, и Петар был впечатлен этим. Она не смогла устоять перед искушением показать ему и свою грамматику. Под конец она принесла маленький разговорник, и его содержание вызвало у Петара смех, причем не один раз. Некоторые выражения в этой книжке явно полностью вышли из моды. Потом прибыла пицца, и Джиллиан принесла тарелки и салфетки и накрыла на кофейном столике. Петар встал и принес еще два пива из холодильника. Они поели в дружеском молчании. Когда они закончили, она убрала со стола. - Это была не настоящая еда, Джиллиан, - пожаловался Петар, последовав за ней на кухню. - Простите? Он попытался сказать то же самое по-английски. - Это не хорошая еда. Я делаю вам хорошую еду завтра, да? Джиллиан сложила тарелки в раковину. Как он может говорить о том, чтобы приготовить ей еду, если он уже знает о пленках? И как она сумеет объяснить, что Лука больше не хочет, чтобы она была рядом? - Я не очень хорошо, не как мать Луки, но я делаю еду, – продолжил Петар. Она неожиданно почувствовала, как горячие слезы обжигают ей глаза. Она постаралась сдержать их и загнать обратно. Петар был ошеломлен, когда увидел, как задрожали ее плечи, но потом он подошел к ней вплотную. Ему следовало заметить, как это надвигается, поскольку она становилась всё более и более печальной и угрюмой в течение ужина. Он положил руки ей на плечи и мягко повернул ее к себе лицом. Он утешал ее, пока она всхлипывала, а потом обнял ее, надеясь, что он не совершает чего-то неподобающего и слишком вольного. Но она уткнулась лицом ему в грудь и крепко ухватилась за него. - Всё в порядке, всё в порядке. Всё обязательно будет хорошо, - бормотал он, прекрасно зная, что она не понимает ни слова, но надеясь, что звук его голоса утешит ее. Через некоторое время она отодвинулась от него. - Извините, - прошептала она, вытирая слезы с лица кончиками пальцев. Петар достал из кармана носовой платок и предложил ей. Она улыбнулась и приняла его. Отец Луки был совершенным джентльменом старого образца. Когда она попыталась вернуть ему платок, он просто сделал отрицательный жест руками. Совершенный джентльмен. Предполагается, что ей следует оставить платок себе. - Извините, – повторила она, на этот раз погромче. - Не проблема, - отозвался он. – Вы устали и грустная. Я устал и грустный. Мы спим сегодня ночью. Завтра лучше, нет? Она постаралась не хихикнуть, когда поняла, что его слова могут быть истолкованы и как приглашение. Она кивнула. - Думаю, теперь я пойду. Петар последовал за ней в гостиную. - Нам следует отнести их в спальню? – спросила она, заметив два чемодана у двери. – Я вам помогу. - Нет, нет. Этот здесь, - запротестовал Петар, указывая на тот чемодан, который был побольше и потяжелее. – Я беру это. Вы идете спать. Она вздохнула, сдаваясь. - О’кей. - Но вы приходите завтра, нет? – глаза Петара были встревоженными и испытующими. – Вы везете меня в больницу? - О‘кей. - О‘кей, очень по-американски, - заметил Петар. – Какое время вы приходите? - Как насчет восьми? - Восемь? Хорошо, хорошо. Я делаю еду для вас. - Нет, Петар. Вы в самом деле… - запротестовала Джиллиан. Но он отклонил ее возражения взмахом руки, снимая ее пальто с вешалки и подавая ей. Она была вынуждена повернуться и надеть его. Затем он вручил ей ее шарф. - Я делаю еду, вы везете меня в больницу. Договорились? Она улыбнулась. - Договорились, это очень по-американски, - поддела она его. - Да, очень по-американски, - откликнулся он, протягивая ей руку. – Договорились? Она пожала ему руку. - О’кей, договорились. Он открыл ей дверь. Она вышла, но потом передумала и обернулась. Она встала на цыпочки и быстро поцеловала его в щеку. - Спокойной ночи, - сказал она по-хорватски. Он наклонился и тоже поцеловал ее. - Доброй ночи, - ответил он. – Спите хорошо. Он смотрел ей вслед, пока она шла по коридору. Когда Джиллиан вышла на улицу, она понадеялась, что успела ему напомнить о том, чтобы он запер дверь.
________________________________
|