Сьюзен озабоченно смотрела на Луку, в то время как он медленно продвигался к сцене для выступающих. Ему сняли раму с ноги неделю назад, и, хотя он и не признал бы этого, было очевидно, что ему всё еще больно. Джек начал новый курс физиотерапии, который позволил бы добиться полного выздоровления Луки, но пока нога не окрепла, Луке посоветовали пользоваться костылями.

Тишина в комнате стала тяжелой, почти гнетущей от ожидания, когда он добрался до сцены, и Сьюзен невольно поморщилась. Она только что не физически ощущала смущение Луки, когда он стал центром внимания всей аудитории. Святые небеса, эти детишки умеют глазеть! Ничто не сравнится по своей убийственной проницательности с патологическим любопытством студентов колледжа. Ну, возможно, любопытство маленьких детей сильнее, но дети на то и дети, не так ли? А это – молодые взрослые, и считается, что они уже успели научиться хоть каким-то манерам...

В сотый раз она подивилась, почему Лука вообще согласился на это выступление. Что такое было в профессоре Перкинсе, симпатию какого рода он пробудил в Луке, что ему не только удалось провести несколько дней вместе с этим стеснительным врачом, разговаривая о книгах, но и вытащить Луку из его квартиры не куда-нибудь, а на публичную лекцию? Был ли этот пожилой профессор таким необыкновенным специалистом по части умения убеждать? Что такого он сказал Луке, что это сподвигло того рассказать о болезнях в литературе студентам профессора, если Лука даже не вступил в книжный клуб? Когда Лука пригласил ее на свою речь, она ему не поверила. Ему понадобилось больше часа плюс угроза позвонить профессору Перкинсу, чтобы убедить ее, что он произнесет речь о том, как болезнь описывалась в его любимых романах, перед группой студентов колледжа.

Он сказал, что на его выступление должно прийти около тридцати человек, но когда они добрались до аудитории, то обнаружили, что она набита битком. Сидели даже на ступеньках.

Профессор Перкинс встретил их у входа и принес свои извинения, которые стали еще более энергичными, когда он заметил, как неловко чувствует себя Лука. Профессор Перкинс сказал, что новость распространилась по всему колледжу, и что он был не в состоянии завернуть лишних людей. По тому перепуганному взгляду, которым Лука окинул собравшийся народ, Сьюзен решила, что он сейчас повернется и уйдет так быстро, как только сможет, но после короткого молчания Лука, проглотив комок в горле, заверил очень смущенного профессора, что всё в порядке, что это будет интересно – иметь такую большую аудиторию. Он даже сумел улыбнуться профессору. Сьюзен не могла поверить собственным глазам. Она уже в который раз удивилась той своеобразной эмпатии, которая возникла между этими двумя людьми, пока они шли через аудиторию к первому ряду, где профессор Перкинс занял для них пару мест. Сьюзен и Лука сели и выслушали краткое представление Луки, которое сделал профессор Перкинс. Затем Лука встал, бросил на Сьюзен взгляд, который выдал всю его панику, схватил костыли и двинулся к сцене.

Он достал из кармана несколько листков бумаги и, откашлявшись, начал свою речь запинающимся и неуверенным голосом, сообщив, что он не является ни экспертом в области литературы, ни писателем, поэтому будет говорить о тех вещах, которые знает лучше всего: о заболеваниях и травмах, о том, как они изображены в некоторых его любимых романах, и о том, как их лечат в настоящее время. После пары покашливаний он начал рассказывать о сцене, в которой князь Андрэ (или, во всяком случае, именно так Сьюзен, как ей показалось, расслышала это имя) был ранен в «Войне и мире». Постепенно его голос обрел уверенность, пока он живо описывал эту сцену, а потом перешел к рассказу о том, как были устроены полевые госпитали во время Наполеоновских войн. Сьюзен обнаружила, что мало-помалу ее глубокое беспокойство за Луку сменяется живым интересом к тому, о чем он говорит, так что она и сама не заметила, как постепенно он начал чувствовать себя и держаться свободнее, как его голос становился все более и более твердым, и как он начал использовать жесты для подкрепления эмоций, которые старался донести до своей аудитории. Примерно пятнадцать минут спустя после начала выступления Лука внезапно остановился. Тяжелое молчание распространилось по комнате, и Сьюзен ощутила легкую тревогу, когда он снова прокашлялся и застенчиво взглянул на свою аудиторию. Что произошло? Пока что у него всё получалось так хорошо...

- Простите, - сказал Лука, начиная краснеть. – Боюсь, что мне... - он прервался и взглянул на огромный стол возле сцены. Там стояли стакан и графин с водой, и, кажется, это навело его на некую мысль. - ...Мне нужно выпить воды.

Он положил листки в карман, схватил костыли и пересек пространство между кафедрой и столом, но вместо того, чтобы взять графин и налить воды в стакан, обошел вокруг стола и осторожно присел на его край. Он прислонил костыли к столу, рядом с собой, и потянулся назад, чтобы достать графин и стакан. Наполнив стакан, он выпил половину воды и затем поставил его на стол.

- Итак, на чем я остановился? – спросил он словно бы про себя, опуская руку в карман и снова доставая свои заметки. Он заглянул в них. – Ах, да... Толстой описывает...

Сьюзен не могла не восхититься при виде той хитрости, с которой он перевел внимание публики от своей потребности сесть к такой более невинной вещи, как желание выпить воды. Та непринужденность, с которой он возобновил свою речь, также поразила ее. У Луки определенно было больше внутренних ресурсов, чем те, которые он обычно позволял видеть других людям. Способность говорить перед большой толпой казалась одним из них. Или, может быть, как раз это его умение и не было так надежно спрятано, подумала Сьюзен, вспомнив ту решимость, с которой Лука встретился лицом к лицу с медицинским персоналом Окружной, когда говорил о своем пациенте с лейкемией на разборе летальных исходов. Ну, в тот момент эта его бесстрашная вспышка искренности казалась в большей степени безрассудным и отчаянным порывом, чем чем-то другим, но, черт возьми, он не поколебался предстать перед судом тех людей, вместе с которыми работал.

Сьюзен упрекнула себя, когда заметила, что она отвлеклась и где-то витает, и постаралась снова сосредоточиться на выступлении Луки. Теперь он перестал рассказывать о травмах и перешел к болезням. О чем он сейчас говорит? О туберкулезе? Должно быть, это... он говорил о «Волшебной горе». Сьюзен, конечно, не читала эту книгу. Она даже не видела экранизацию. Но у нее имелось приблизительное представление, о чем этот роман. Она гадала, будет ли Лука говорить о «Докторе Живаго». Она так и не поняла, от чего умер Живаго в конце фильма...

Аудитория долго хлопала после того, как Лука закончил, и Сьюзен с энтузиазмом присоединилась к ним. Она заметила, как щеки Луки окрасил легкий румянец, и его нерешительную улыбку, когда он неловко склонил голову и поднял руки ладонями вверх в тщетной попытке остановить аплодисменты. Профессор Перкинс стоял рядом с ним и, когда аплодисменты утихли, поблагодарил его за выступление. Он спросил слушателей, есть ли у них какие-нибудь вопросы, и поднялось несколько рук.

Лука указал на первую справа, и Сьюзен покачала головой, заметив себе мысленно, что попозже надо будет подразнить его за то, что он выбрал самую хорошенькую девушку в зале. Он ответил на ее вопрос (о туберкулезе в европейской литературе конца девятнадцатого века) с учтивостью и изяществом, сказав, что он, конечно, не специалист в данном вопросе, но тем не менее перечислил несколько пришедших ему в голову романов, где рассматривается этот предмет.

Следующий вопрос был задан женщиной средних лет, по виду преподавательницей колледжа, и застал Сьюзен врасплох.

- Доктор Ковач, я бы хотела поблагодарить вас за ваше очень информативное выступление, которое многое разъясняет… - начала она Лука опустил голову в еще одном легком поклоне, молча благодаря ее за комплимент. Однако то, что сначала показалось похвалой, вскоре превратилось в нечто противоположное.

- Ваш подбор литературы был и в самом деле очень знаменательным. Я бы хотела указать на то, что среди авторов, которых вы выбрали, не было ни одной женщины или представителя какого-либо меньшинства. Как вы думаете, отчего бы это могло быть?

- Э... - замялся Лука и поднес руку к затылку. – Я не знаю.

Он улыбнулся.

- Это, должно быть, случайное совпадение, - продолжал он. – Я только выбрал те книги, которые мне нравятся больше всего. Я не специалист, просто люблю читать.

- И, поскольку ваш выбор исключил женщин и другие особые группы… Не хотите ли вы сказать тем самым, что ваше видение литературы несколько тенденциозно?

Та холодная манера, в которой эта женщина выговаривала слова, вызывала у Сьюзен желание придушить ее. Лука наморщил лоб.

- Тенденциозно? – повторил он в замешательстве.

- В том смысле, что... отражает некий вполне определенный набор социальных принципов? – несмотря на интонацию, она не спрашивала, а утверждала.

Выражение лица Луки сменилось от озадаченности к легкому раздражению.

- И что же это за набор принципов? – спросил он.

- Ну, те, которые поддерживаются нашим обществом, в котором доминируют западные взгляды, а также белые, мужчины и гетеросексуалы. Романы, написанные женщинами и представителями меньшинств, бросают вызов этим ценностям, и, следовательно, болезнь изображается а них несколько по-другому.

Лука внимательно смотрел на женщину некоторое время, а профессор Перкинс кашлянул, явно желая вмешаться в эту дискуссию.

- Профессор Дэвидсон, спасибо вам за ваши замечания, но я думаю, что эта дискуссия не относится к настоящему выступлению Доктор Ковач излагает личную точку зрения на...

- А почему бы ей не относиться к делу? – прервала его женщина. – Доктор Ковач не из академических кругов, и, таким образом, представляет свою точку зрения, как если бы она не была предубежденной, но на самом деле его личные взгляды основываются на наборе доминантных ценностей, которые следовало бы оспорить или, по меньшей мере, подвергнуть критическому рассмотрению.

- Простите меня, - прервал их Лука, подняв руку и нахмурившись, глубокие морщины прорезали его лоб. – Вы имеете в виду, что я поддерживаю ценности, которые направлены против меньшинств и женщин?

- Я бы так не выразилась, - сказала профессор Дэвидсон. – Я просто сказала...

- Но вы это подразумевали, - резко возразил Лука, нотка раздражения сделал его голос напряженным. – И я, честно говоря, не понимаю, на каком основании вы можете это утверждать, если вы не знаете меня. Я могу быть мужчиной и белым, но я тоже принадлежу к меньшинству. В данном случае к тому, которое едва не было стерто с лица земли в ходе сербско-хорватской войны.

Теперь глаза Луки горели глубокой и затаенной угрозой. Сьюзен могла почти на ощупь почувствовать напряжение в комнате, такой всеобъемлющей была тишина, которая повисла здесь, и такой явной – эмоциональная сила в глазах Луки. Затем Лука закрыл их и вытер ладонью лоб. Он вздохнул, посмотрел на аудиторию и устало улыбнулся.

- Еще вопросы? – спросил он, оглядывая комнату.

Какой-то юноша поднял руку, и Лука указал на него. Сьюзен понадеялась, что вопрос не будет казаться происхождения Луки или его военного опыта. Его внезапный взрыв успешно оборвал неприятный спор и заставил эту несносную женщину прекратить ее фанфаронство, но он безусловно привлек внимание слушателей к предмету, который Лука не горел желанием обсуждать. К счастью, вопрос юноши касался лечения травм в девятнадцатом веке, и после него больше никто не задавал вопросов. Атмосфера в комнате по-прежнему была напряженной, хотя новые благодарности профессора Перкинса их гостю и последовавшие за ними короткие аплодисменты существенно разрядили ее.

Сьюзен пожалела о том, что выступление Луки закончилось на такой ноте. Это был первый известный ей случай, когда он согласился рассказать о чем-то, интересовавшем его на личном уровне, группе людей, которых он не знал, первый раз, когда он сделал попытку поделиться той частью себя, которая выходила за рамки его профессиональных умений – и вот чем это обернулось. Вздохнув, Сьюзен встала и отнесла Луке его пальто, и подоспела как раз вовремя, чтобы услышать, как профессор Перкинс вновь извиняется за необдуманное поведение своей коллеги, а Лука настаивает на том, что не стоит об этом беспокоиться. Сьюзен заметила, что, несмотря на его старания быть любезным, улыбка Луки не доходит до его глаз. В них было что-то встревоженное, беспокойное. Они медленно прошли к выходу из аудитории, и Лука и Сьюзен попрощались с профессора Перкинсом у дверей.

Они пересекли вестибюль и уже почти вышли из здания, когда сзади их окликнул чей-то голос:

- Доктор Ковач!

Они повернулись, оказавшись лицом к лицу с профессором Дэвидсон. Сьюзен подавила желание закатить глаза. Господи. Это женщина что, не знает, когда следует отвалить? Она шагала к ним с протянутой рукой, аура раздражающей самоуверенности окружала ее.

- Позвольте представиться. Я – профессор Сара Дэвидсон. Я надеюсь, та маленькая дискуссия, которая состоялась между нами, не слишком вас рассердила. Вы же знаете, академическая жизнь полна дебатов.

Сьюзен не могла поверить своим ушам. Эта женщина даже не извиняется за свою грубость... Лука пожал женщине руку и затем холодно представил ей Сьюзен.

- Приятно познакомиться с вами, доктор Льюис. – Обменявшись беглым рукопожатием со Сьюзен, профессор Дэвидсон снова перенесла всё свое внимание на Луку. Она была сама деловитость. – Вы из бывшей Югославии, доктор Ковач?

Лука кивнул, с настороженным выражением в глазах.

- В настоящее время я веду семинар по цивилизации и варварству, и мы обсуждаем гражданские войны. Я подумала, не захотите ли вы прийти на одно из наших занятий.

- Чего ради? – коротко и отрывисто спросил Лука.

Сьюзен не могла винить его за такую враждебность. Как только у этой женщины хватает наглости просить его выступить на ее семинаре после всех ее нападок, когда она пыталась выставить его в неблаговидном свете перед лицом большой аудитории?

- Чтобы поделиться вашим опытом во время сербско-хорватской войны, - ответила она так же напрямик.

- Тут не о чем рассказывать.

- Безусловно, есть о чем. А курсовой семинар – это самое подходящее место для того, чтобы обдумать и рационализировать свои взгляды и поведение.

Сьюзен чувствовала, как ее собственные щеки запылали. Она не могла поверить, что эта женщина смеет быть настолько покровительственной и снисходительной, относиться к Луке так свысока. Она взглянула на Луку. Теперь выражение его лица было твердым и холодным.

- Я в этом не заинтересован.

Профессор Дэвидсон не была смущена его суровостью. Она достала из бумажника визитную карточку и вручила ее Луке.

- Ладно, вот моя визитка, на тот случай, если вы передумаете. Возможно, вы захотите присоединиться к семинару, прежде чем выступать самому...

И опять Сьюзен только диву далась от такой толстокожести и отсутствия такта. Эта женщина будто бы верила, что у нее есть право копаться в прошлом Луки, будто бы думала, что в руках у нее ключ к некоей высшей истине, которую Лука не в состоянии отыскать сам.

Лука, как всегда джентльмен, взял карточку и кивнул, пожал женщине руку и коротко попрощался, но как только они вышли из здания, Сьюзен увидела, что он сунул руку в карман, вынул карточку, скомкал ее и выбросил. Теперь его лицо было замкнутым; брови сошлись вместе на переносице, глаза потемнели от чего-то, что она не могла точно распознать. Она заметила, что он побледнел и тяжело сглотнул, словно от приступа дурноты.

- Вот нахалка.

- М-м?

- Эта профессорша. Как там ее зовут?

Лука передернул плечами. Сьюзен заметила, что ее слова, кажется, немного помогли.

- Я не знаю. Дэвис?

- Неважно. Вот сука.

Лука вздохнул.

- Я не ожидал, что столкнусь с этим в университете… - объяснил он устало.

Сьюзен остановилась.

- У тебя что, и раньше бывали беседы такого сорта?

Лука уставился на нее, видимо удивленный изумлением Сьюзен.

- Ну конечно...

- С кем?

- С журналистами, главным образом. С психиатрами... - он умолк.

Он слишком тактичен, чтобы называть поименно всех этих любопытствующих личностей, жадно стремившихся выведать все ужасающие детали того, через что он прошел, подумала Сьюзен. Она была смущена. Она и сама тоже предавалась догадкам о том, что он испытал во время войны, желая понять, что сделало его тем человеком, которым он был теперь. Однако она чувствовала, что ее искренний интерес к нему иногда трудно отделить от нездорового любопытства, и поэтому никогда не осмеливалась спросить, вместо этого гадая, не будет ли ее молчание сочтено равнодушием к важной части его прошлого. Казалось, что, какой бы вариант она ни выбрала, всё было бы одинаково неправильно. Она неловко улыбнулась. Но ее замешательство уступило место возмущению, когда она представила себе, сколько же раз Лука подвергался, вопреки своей воле, таким бесцеремонным приставаниям.

- Похоже, что эти стервятники так и рыщут повсюду, - заметила она. Лука посмотрел на нее, подняв бровь, с насмешливо-лукавым выражением на лице.

- Боже, Сьюзен, что это за словечки?

- Какие словечки?

- «Сука»... «стервятники» ((Слово «vulture», употребленное Сьюзен, помимо основного значения – «стервятник», «хищник» – на грубом жаргоне означает навязчивую проститутку, охотящуюся за клиентом. – Примеч. пер.))...

Теперь он улыбался. Часть напряжения ушла из его глаз. Она улыбнулась в ответ.

- Ох, да будет тебе. Ты у нас теперь что, превратился в какого-то святого? Я слышала от тебя и кое-что похуже... намного хуже.

- Нет, не слышала.

- Конечно же, слышала! – возразила Сьюзен, легонько стукнув его по руке и быстро отступив в сторону, чтобы избежать ответного удара.

- Ой! Поосторожнее! Я несчастный инвалид, ты же знаешь... - жалостно проныл Лука.

- Инвалид, как же... скажи это своей бабушке, - ответила Сьюзен и услышала его тихий смешок, пока она шарила в сумочке, ища ключи от машины.

Чего она не учла, так это того, насколько проворно Лука стал теперь передвигаться на костылях, так что она не успела увернуться от меткого и полновесного шлепка по голове секундой позже.

* * * *

Лука прошел вперед мимо Картера и Сьюзен и открыл дверь. Он кивнул им, приглашая их войти в маленький ресторан. Картер, как всегда безукоризненно вежливый, мягко подтолкнул Сьюзен под локоть и получил от нее озорную улыбку.

- У вас двоих что, какое-то соревнование?

Они оба улыбнулись, и Картер сделал попытку отступить назад, чтобы пропустить Луку первым, но Лука подтолкнул его обратно той рукой, в которой держал трость, опираясь другой на дверную ручку. Сегодня вечером ОН был хозяином, и он позаботится о том, чтобы его гостям доставалось всё возможное внимание.

Они приехали сюда, чтобы наконец-то отпраздновать его окончательное избавление от костылей. За день до этого Картер и Сьюзен официально преподнесли Луке очень красивую деревянную трость вместо той, из алюминия и пластмассы, которую он получил в больнице два дня назад. Лука принял ее с застенчивой улыбкой и огромной долей смущения. Эта трость пришлась ему по душе гораздо больше, чем та, другая: ему понравились ее элегантные очертания и темное полированное дерево. Она также идеально подходила для него по размеру, так что он мог переносить на нее часть своего веса, не слишком напрягаясь. Не иначе, эта трость была изготовлена на заказ. Картер и Сьюзен затратили немало усилий, выбирая ее, как он понял из их шуток по поводу того, как здорово они позабавились в магазине.

Лука был польщен, поэтому он решил откликнуться на предложение Сьюзен, что они должны наконец попробовать какую-нибудь хорватскую еду, и пригласил их в самый лучший хорватский ресторан в городе, какой знал. Конечно, внешний вид этого маленького ресторана не давал представления о том, какую хорошую еду в нем подают, и он не бывал там уже несколько лет, но тата только что не пел дифирамбы этому месту после того, как сводил туда пообедать Джиллиан.

Джиллиан. Лука ощутил острую боль, как от укола иглой, при мысли о ней. Он все-таки позвонил ее матери на Рождество, после того, как провел целое утро в стараниях убедить себя, что это совершенно естественно для старого знакомого – попытаться застать ее у матери во время сезона праздников, чтобы пожелать ей веселого Рождества. Кроме того, сказал он себе, она точно должна быть там, не так ли? Теплота, которую он всё еще ощущал в душе после своего долгого разговора с татой в канун Рождества и рождественского завтрака со Сьюзен, была причиной того, почему для него стал полной неожиданностью ледяной тон женщины, которая ответила ему. Она поспешила объяснить ему в предельно доступной форме, что ничего не слышала от своей дочери уже некоторое время и не ожидает ничего услышать от нее в ближайшем будущем. Лука даже не рискнул спросить, передаст ли она Джиллиан, что он звонил. Он повесил трубку в каком-то оцепенении, всё тепло, которое было внутри, исчезло без следа. Он выбранил себя за то, что определенно позволил себе увлечься духом этого праздника. Как он мог даже вообразить, что Джиллиан будет неравнодушна к нему после того, как он с ней обошелся? Как он мог сомневаться, что дать номер телефона своей матери – было не более чем благоприличным способом окончательно расстаться с ним? Ну хорошо, повторил он себе в сотый раз, встряхнув головой и входя в ресторан, теперь он наконец-то выяснил, что представляют из себя его взаимоотношения с Джиллиан. Она явно не была заинтересована в том, чтобы хоть когда-нибудь снова о нем услышать, и он уже может перестать валять дурака и просто двигаться дальше.

Он сбросил с себя пальто, стараясь игнорировать лишенное смысла разочарование, притаившееся за его мыслями, и подал знак официанту. Тот подошел к ним, и Лука спросил у него о заказанных им местах. Как только официант услышал фамилию Луки, то перешел на хорватский. Он задавал только обычные вопросы: из какого места в Хорватии приехал Лука, как давно он живет в Штатах, нравится ли ему здесь? Но этот диалог продолжался и тогда, когда официант подвел их к заказанному столику и дал им меню, и хотя он был достаточно приветлив и внимателен и к Картеру со Сьюзен, Лука был огорчен и раздосадован. Он считал это недостатком вежливости – оставлять людей в неведении, разговаривая на языке, которым они не владеют. Он сам слишком часто оказывался в той же ситуации, так что прекрасно знал, как трудно бывает стараться сохранять у себя на лице улыбку и до чего неудобно при этом себя чувствуешь, в то время как люди вокруг тебя болтают как ни в чем не бывало.

Он смущенно улыбнулся Картеру и Сьюзен, когда парень наконец отошел.

- Извините за это, - сказал он.

- Неважно, - ответила Сьюзен. – Тебе должно быть приятно иногда поговорить на своем родном языке.

Она внимательно следила за коротким разговором между Лукой и официантом и снова восхитилась тем, до чего легко Луке выражать свои мысли – выражать себя – на родном языке. Когда бы он ни говорил по-английски, в его голосе было какое-то напряжение, как будто ему всегда приходилось дважды подумать, чтобы найти правильные слова. Когда бы он ни переходил на свой родной язык, его голос, казалось, обретал ту эмоциональную окраску, которая отсутствовала, когда он говорил по-английски. Она отчетливо вспомнила тот случай, когда они узнали о смерти Марка – когда они собрались в каком-то гавайском баре. Лука поднял тост за Марка на хорватском. Тогда в этих неизвестных словах прозвучала теплота, которая каким-то образом успокоила и утешила Сьюзен, хотя она так никогда и не узнала, что они означали.

- Есть тут что-нибудь, что ты порекомендуешь? – спросил Картер, который, нахмурившись, изучал меню, и Лука улыбнулся.

Хотя Картер был космополитом до кончиков ногтей, хорватская еда оставалась для него всё-таки чересчур специфичной.

- Так, дайте-ка мне взглянуть… Вы предпочтете говядину или рыбу?

- Говядину! – хором воскликнули Сьюзен и Картер, и Лука не мог сдержать смешок.

- Ну, в таком случае, у них есть... - и Лука принялся объяснять им меню. Закончив с главными блюдами, он перешел к разделу закусок, и когда он наконец поднял взгляд, то обнаружил, что Картер и Сьюзен уставились невидящими глазами в свои меню.

- Ох, ну давайте, - запротестовал он. – Это не так уж и сложно. Они оба посмотрели на него, потом друг на друга. Сьюзен пожала плечами и вздохнула, отложив свое меню.

- Я просто позволю тебе заказать для меня, Лука, - сказала она.

- Присоединяюсь, - согласился Картер.

Лука поднял брови, разыгрывая недоверие.

- Правда?

- Да, но тебе придется прикрыть нас на работе, если ты нас отравишь, - предупредила Сьюзен.

- Вы готовы сделать заказ? – спросил официант.

Мгновением позже Лука закончил с распоряжениями относительно их грядущего пира и доблестно отклонил угрозы Сьюзен и Картера заставить его признаться, что они будут есть. К счастью, официант вскоре вернулся с бутылкой вина и тремя бокалами, и это отвлекло их.

- Итак... - начала Сьюзен. – Эбби снова застряла в операционной?

Картер состроил гримасу отвращения. Практика в операционной давалась ей тяжело. Этот тип Эдсон был, судя по всему, хуже, чем Романо. Он не только наслаждался тем, что изводил и унижал студентов-медиков, особенно женщин, но еще и придерживался сильно преувеличенного мнения о себе самом. И у него даже не было оправданий Романо: он не был таким ошеломляюще великолепным хирургом, каким прежде был этот маленький тиран.

- Ей пришлось следить за одним из ее предыдущих пациентов. Она будет на дежурстве всю ночь, - ответил Картер.

- Да, если хочешь, чтобы распорядок дня у тебя был полностью нарушен, лучше всего стать студентом-медиком… - заметила Сьюзен.

- Или врачом приемного… - вставил Лука.

- О, не жалуйся. Ты по-прежнему находишь способы облегчать себе жизнь, - упрекнула его Сьюзен.

Лука виновато усмехнулся, когда она приподняла брови. Сьюзен была права. Он только что перешел к полным сменам, и Романо пока не ставил его в ночь. Не то чтобы Лука возражал против ночной работы, он в любом случае никогда не спал помногу, но за прошедшие недели регулярный распорядок оказал на него успокаивающий эффект. Он начал спать по четыре или пять часов подряд, вместо своих обычных двух.

- Хотя это ненадолго, - сказал Картер. – Романо разгадал твою последнюю интригу, дружище.

- Какую еще интригу? – спросила Сьюзен, и Лука отпил вина из своего бокала, изображая невинность, пока Картер, поняв намек, рассказывал Сьюзен всю историю.

- Помнишь тот случай аппендицита, который Эдсон исключил вчера, даже не взглянув на парня?

Сьюзен кивнула.

- Лука запросил Романо о ДОПОЛНИТЕЛЬНОМ мнении, не сказав ему, что Эдсон в приемном. Романо взял дело в свои руки, вызвал Кордей, отвез парня наверх и наткнулся на Эдсона, Кордей И САМОГО Онспо в операционной. Там такое началось... просто ад кромешный. Эдсон получил формальный выговор за то, что не выполняет свои обязанности дежурного хирурга.

- Правда? Это было здорово, Лука! Я всегда знала, что мы можем тебе доверять!

Лука кивнул, довольный коварной усмешкой Сьюзен. Всех троих изрядно раздражало то обращение, которое Эбби терпела от Эдсона, и они провели не один перерыв на ланч над чашками кофе, разрабатывая стратегию того, как унизить его и отомстить за Эбби. Им выпадало не слишком много шансов до этого случая.

- Но Романо тоже получил формальный выговор за то, что поставил диагноз хирургическому больному.

-Ой, - скривилась Сьюзен. Это, возможно, было теперь самым ранимым местом Романо – то, что ему больше не позволяли ставить никакие хирургические диагнозы, в то время как большую часть своей медицинской карьеры он проработал хирургом.

- Так что мои повышенные способности к предвидению говорят мне, что на следующей неделе нам не придется работать в ночную смену, Сьюзен. Живаго об этом позаботится.

- Ха, ха, - отозвался Лука без особого энтузиазма.

Он всё еще был не в силах заставить Картера прекратить называть его Живаго. К счастью, Картер держал это прозвище при себе и употреблял его исключительно за пределами приемного. Луке не хотелось даже представлять, что бы сделал с этим извращенный ум Романо, если бы тот когда-нибудь узнал об этом прозвище.

- Хотите вина? – спросил он, беря бутылку.

- Да, - ответила Сьюзен, вставая. – Я схожу в дамскую комнату.

Лука налил вина в бокал Картера, пока она уходила. Они подняли свои бокалы в молчаливом тосте. Затем дверь ресторана открылась, и Картер посмотрел туда. Вошли еще двое посетителей, мужчина и женщина лет тридцати пяти. Они громко поприветствовали официанта по-хорватски, пока расстегивали свои пальто. Официант улыбнулся им, а потом открыл дверь на кухню и окликнул кого-то. Пару минут спустя из кухни вышла пожилая женщина, вытирая руки о фартук, обошла вокруг стойки и обняла по очереди обоих посетителей. Она взяла у них пальто и помахала им в сторону ближайшего столика, оживленно разговаривая с ними. Картер снова взглянул на Луку – и был ошарашен. Лука неподвижно уставился на скатерть, стискивая в руке свой бокал. Костяшки его пальцев побелели, а лицо было только что не искажено от боли.

- Лука… - позвал его Картер.

Он не получил никакого ответа. Он потянулся через стол и положил ладонь на предплечье Луки.

- Эй, Лука.

Через секунду Лука посмотрел на него. Казалось, что он делает усилие, чтобы сосредоточиться.

- М-м?

- Что-то не так?

Лука покачал головой. Он сглотнул и выдавил слабую улыбку.

- Нет... Это просто... - он как будто был неспособен продолжать. Он закрыл глаза и опустил голову, точно старался избежать взглядов всех остальных людей в ресторане.

- Что-то, связанное с этой парой?

Лука облизал губы, но не смог говорить. Он едва заметно кивнул.

- Что-то, связанное с войной?

Лука снова кивнул, ухватившись за возможность, которую Картер, сам того не желая, предоставил ему, чтобы увести разговор от истинного источника его потрясения. Картер молчал. Это был его способ проявлять понимание и сочувствие ко всему тому, что Лука вынес за время войны, и Лука был благодарен за эту короткую передышку. Он не доверял сейчас себе – тому, что сможет произнести что-либо связное, а уж тем более отвечать на какие-то вопросы. О, господи. Правильно ли он расслышал? Не обманывает ли его слух? Нет, он определенно разобрал всю беседу между хозяйкой ресторана и этими новыми посетителями. Часть ее продолжала проигрываться у него в голове:

- А теперь скажи-ка мне, Мария, как поживает твоя канадка? – спросил мужчина.

- Она не МОЯ канадка, Матей.

- Ну-ну, как же. Ты уже только что не удочерила ее. Как ее успехи в хорватском за последнее время – она много выучила?

- Разумеется, да. Она смышленая девочка.

- Никаких шансов наткнуться на нее сегодня вечером?

- А ты бы с радостью, верно? – спросил его жена, подтолкнув его локтем.

- К сожалению, нет, Матей. У нее на этой неделе сплошь ночные смены.

Лука почувствовал себя так, точно падает в пропасть. В животе что-то перевернулось, и он внезапно похолодел как лед. Липкий пот покрыл его лоб и ладони. Канадка? Канадка, которая говорит по-хорватски и работает в ночную смену в Чикаго? Не сходит ли он с ума? Ох, господи. Это было что-то, чего он никогда не испытывал раньше; никаких ночных кошмаров, никакого переживания заново прошлого опыта, но все жуткие признаки приступа посттравматического стресса налицо. Он внезапно осознал, что перестал дышать, и словно откуда-то издалека до него донесся встревоженный голос Сьюзен.

- Лука? Ты не хочешь, чтобы мы ушли отсюда?

Он поднял взгляд и встретился с обеспокоенными лицами Картера и Сьюзен. Они смотрели на него широко раскрытыми глазами. Как долго он был в шоке? Он не заметил, как Сьюзен вернулась из дамской комнаты. Он перепугал их до смерти. Он должен взять себя в руки, и побыстрее. Он сделал глубокий вдох и проглотил ком в горле. Он потряс головой. - Нет, нет… - возразил он едва слышно. – Я думаю… Я пойду помою руки. Он встал и слепо прошел, шатаясь, в уборную. Так он выиграет пару минут, и, хотелось бы надеяться, ему этого хватит, чтобы справиться с собой. Он умылся холодной водой и крепко ухватился за края раковины, пытаясь выровнять дыхание и находя некоторую поддержку в этой гладкой и твердой поверхности. Потом он вытер лицо и посмотрел на свое отражение в зеркале. Человек, который уставился на него оттуда, был болезненно бледен. Неудивительно, что Сьюзен и Картер заволновались. Давай, Ковач. Соберись, упрекнул он себя. Неверной рукой он взялся за дверную ручку и вернулся в ресторан.

Когда он снова подошел к столу, закуски уже подали. Он обрадовался еде как способу отвлечься. После того, как он объяснил Картеру и Сьюзен, что у них на тарелках, он атаковал свою собственную порцию с фальшивым аппетитом. Парой глотков еды и вина позже он действительно почувствовал себя лучше, и ему даже удалось начать разговор на новую тему, о каком-то ресторане суши, который недавно обнаружил Картер. Лука небрежно заметил, что им стоило бы сводить туда Сьюзен, прекрасно зная, что она ненавидит сырую рыбу. Она скорчила гримасу и надулась, и Лука улыбнулся, достигнув желаемого эффекта. Он невольно вздохнул. Хорошо. Это убедит их, что с ним всё в порядке. Они продолжат свое празднование. Он справится со своими личными демонами позднее и в одиночестве.

Однако его надежды избежать объяснения того, что так потрясло и расстроило его, были опровергнуты в конце трапезы. Когда они пили кофе, заедая его необычайно сладким десертом, Сьюзен внезапно заговорила о случившемся.

- Что там было раньше, с этой парой, Лука? О чем они беседовали?

Лука вскинул на нее глаза, стараясь не уронить ложку с десертом. Она никогда раньше не говорила с такой прямотой и откровенностью ни о чем, связанном с его прошлым. Потом он снова опустил взгляд на стол и нарочито медленно зачерпнул немного десерта, отчаянно ища подходящий ответ. Он не нашел такового, поэтому сунул ложку в рот. Он так же медленно жевал, всё еще не отрывая взгляда от стоящей перед ним тарелки. Наконец он проглотил то, что было во рту.

- Послушай, Сьюзен... Я не хочу об этом говорить...

Он поднял глаза, встретился с их внимательными взглядами, и умолк. То, что он увидел в глазах Картера и Сьюзен, потрясло его так, что он застыл. Там не было никакой жалости, никакого извращенного, зачарованного любопытства. То, что он увидел, было тревогой за него, заботой и тем видом беспокойства, который он видел раньше только в глазах таты. Они действительно хотели понять.

- Ничего, всё в порядке... - прошептала Сьюзен, немедленно устыдившись своего вопроса, и Лука ощутил, как та ледяная стена, которая, как он часто чувствовал, отделяла его от всех и каждого в Америке, и которая на мгновение растаяла под пристальными взглядами Картера и Сьюзен, начинает расти снова. Действительно ли он хочет удерживать их на расстоянии? Внезапно он принял решение.

- Нет... всё в порядке, - возразил он. – Я имею в виду, спасибо, что ты спросила...

Стена становилась толще, и Лука стал бороться со своим отсутствием умения выразить себя.

- Я имею в виду... э... - Он остановился снова, не зная, что сказать такого, что не выглядело бы ничего не значащей любезностью.

- Это не имело никакого отношения к войне, - неожиданно признался он. Потом он покраснел. Картер и Сьюзен теперь смотрели на него, раскрыв рот.

- Но, м-м... я бы предпочел не говорить об этом прямо сейчас. Я... я расскажу вам позже, ладно? Когда я сумею всё это выяснить... понять.

Теперь у него горели щеки. Он спросил себя, не звучат ли его слова так, словно он сошел с ума. Он снова уставился на крошки, рассыпанные по скатерти, и ждал, не смея поднять глаз. Он услышал, как Сьюзен неловко хихикнула.

- Кажется, я ухитрилась просто капитально всё испортить... Ни один из вас, ребята, не собирается сказать что-нибудь и спасти даму в беде?

Лука бросил на них косой взгляд, слов у него не было. Картер прокашлялся.

- Как насчет того, чтобы поиграть в дартс? «Бык и дракон» тут неподалеку... Я должен уравнять с тобой счет, Лука.

Лука улыбнулся с облегчением. За неделю до этого они с Чаком обставили Картера и Сьюзен, играя в дартс.

- Я так и знала, что ты что-нибудь да придумаешь! – воскликнула Сьюзен, потрепав Картера по руке.

- Я оплачу счет, - сказал Лука, поднимаясь из-за стола с улыбкой на лице.

* * * *

Лука допил последние остатки своего холодного кофе и бросил еще один взгляд на дверь ресторана. Он посмотрел на свои часы. Девять тридцать. Он просидел здесь уже больше четырех часов и выпил пять чашек кофе. Он потер ладонью глаза, закрыл книгу – он притворялся, что читает ее – и встал. Заплатив, он вышел из кофейни и, взглянув в самый последний раз на дверь маленького ресторанчика, пустился в путь к станции метро. Его смена начиналась через полчаса.

Он ходил в эту кофейню вот уже три дня. Он появлялся к пяти или половине шестого, садился на одном и то же месте, лицом к двери ресторана на другой стороне улицы, заказывал чашку кофе и кусок пирога и вынимал из кармана книгу. Обычно пирог оставался на столе практически нетронутым; книга оставалась раскрытой часами на одной и той же странице. Его глаза беспрестанно перебегали на дверь того ресторана, его разум вновь и вновь возвращался к тому проклятому обрывку разговора, который он нечаянно подслушал больше недели назад. Он понимал, что это глупо – вот так следить за рестораном, чтобы увидеть, появится ли она там, но не знал, что еще сделать.

Он старался отогнать безумную мысль, что женщиной, которую обсуждали те люди, была Джиллиан. Если бы она решила остаться в Чикаго, то сказала бы ему об этом. По крайней мере, она сказала бы Картеру, не так ли? Кроме того, у нее не было никаких оснований захотеть переехать сюда. У нее была работа и жизнь в Монреале, верно? Никто не меняет страну так просто, как меняют одежду; Лука знал это слишком хорошо. Для того, чтобы эмигрировать, у человека должны быть веские причины. А какими они могли бы быть у Джиллиан? У нее не было никаких знакомых в Чикаго, помимо Картера и него. Работа медсестры оплачивалась в Штатах не лучше, чем в Канаде. Она ни от чего не убегала. Или убегала? От чего она могла бы бежать? И почему именно сейчас? И почему из всех мест на свете она выбрала для этого именно Чикаго?

После того, как в течение пары дней он сводил себя с ума подобными вопросами, Лука решил позабыть обо всей этой истории и вернуться к своей собственной жизни. Он много работал в Окружной, много занимался физиотерапией, начал ходить в долгие прогулки. Он бывал в кино каждый раз, когда у него появлялась возможность, отправлялся куда-нибудь с Картером, и Эбби, и Сьюзен, пригласил профессора Перкинса на чашку кофе, купил пару новых романов. Он старался отправляться в постель физически и морально вымотанным, но неважно, что он делал – он всё равно не мог сосредоточиться и не мог спать. Книги оставались лежать непрочитанными на тумбочке; он часто не мог уследить за сюжетом тех фильмов, которые смотрел, и его ум нередко блуждал где-то во время разговоров. К счастью, ему по-прежнему удавалось не отвлекаться от своей работы, главным образом из-за того, что он до ужаса боялся совершить какую-нибудь ошибку, но это отсутствие концентрации достигло такой высокой степени, что все вокруг него это заметили. Он слышал подозрительные и тактичные вопросы от Картера, бесцеремонные и прямые от Сьюзен, сдержанные от Эбби. Он встречал внимательные и озабоченные взгляды профессора Перкинса. Черт, даже сам Романо однажды спросил, как у него дела. И именно в тот день Лука решил забыть о том, чтобы забыть, и вместо этого попытаться выяснить, о ком же говорили те люди в ресторане.

И вот так он начал наблюдать за рестораном, в надежде, что когда-нибудь, в один прекрасный день, она может там появиться. Вскоре он признался самому себе, что избранный им способ установить, была ли женщина, о которой говорили те люди, Джиллиан, в высшей степени глупый. Ему было до ужаса не по себе в этой кофейне. Официантки следили за ним подозрительным взглядом. Время ползло со скоростью улитки. Но он, честно говоря, не знал, что еще предпринять. Он подумывал о том, чтобы перейти улицу и спросить ту пожилую даму о ее разговоре на прошлой неделе, но вскоре признался самому себе, что это был бы несуразный вопрос. И он, безусловно, вполне мог обойтись без новых неловких бесед вроде тех, которые он вел по телефону, когда пытался определить местонахождение Джиллиан. Поэтому он решил оставаться в кофейне и продолжать свои ежедневные бдения. Каждые пять минут он молился, чтобы хозяин ресторана не вышел оттуда, не пересек улицу и не пригрозил вышибить из него дух, если он не прекратит шпионить за его заведением.

Лука вошел в поезд, сел и сделал глубокий вдох. Впереди у него была долгая смена, а он был измучен. Он не бывал таким усталым перед работой с тех самых дней, когда рассчитывал с помощью водки и случайных связей заполнить бессодержательную череду дней и ночей, перед тем как отправился в Конго.

За прошедшие несколько недель благодаря чтению но, более всего, благодаря развивающейся дружбе, которую он установил с Картером и Сьюзен, он стал думать, что преодолел бессмысленность своей жизни; но теперь он как будто снова погружался в пустоту. Он чувствовал себя так, словно опять очутился на первом уровне, там, откуда начинал, слишком утомившийся и слишком обескураженный неудачей, чтобы продолжать игру.

Он гадал, не следует ли ему испробовать что-то еще. Поговорить с кем-нибудь. Поговорить с Картером, может быть, со Сьюзен. Но что он им скажет? Что он зациклился на одном странном разговоре, который по случайности услышал неделю назад, и что это наваждение снова ввергло его в депрессию? Что он не может забыть об этих словах и, в то же время, слишком боится обнаружить, относились ли они к женщине, которую он едва начал узнавать? Это же нелепость, противоречащая здравому смыслу.

Он на мгновение зарылся лицом в ладони. Когда он снова поднял голову, поезд подъезжал к его остановке. Он встал, опираясь на трость и схватившись за поручень над головой для дополнительной устойчивости, и пошел к дверям. Что бы он ни делал с самим собой, он должен пока что отогнать эти мысли. У него есть работа, которую нужно выполнять, напомнил он себе, спускаясь по лестнице на улицу.

* * * *

- Ну, вот и он, Ивлин, - сказала Мэгги, подходя к стойке.

Ивлин подняла глаза и посмотрела в большое окно кофейни. Высокий темноволосый парень, приходивший сюда и в предыдущие вечера, шел по улице, направляясь к двери их кофейни. Она неприкрыто уставилась на него, и ей показалось, что она увидела, как он слегка покраснел, когда искоса взглянул на нее. Тем не менее он вошел, ни с того ни с сего ненадолго остановился, а потом прохромал к столику, который сделал своим обычным местом за последние несколько дней. Ивлин оглянулась на Мэгги с непроизнесенным вопросом в глазах.

- Сейчас твоя очередь, - сказала Мэгги, вручая ей кофейник.

Ивлин взяла его и повернулась, чтобы достать кружку с полки, состроив гримасу отвращения. Им обеим не нравился этот парень, ни капельки. За последнюю неделю он приходил к ним в кофейню каждый вечер и просто сидел тут, пожирая глазами дверь того ресторана на другой стороне улицы.

Несмотря на его приятную внешность и элегантную одежду (его волосы были аккуратно подстрижены, и он всегда был чисто выбрит; всегда носил костюм с галстуком, а ботинки у него были начищены до блеска), в нем было что-то, вызывающее подозрение – в том, как он прикидывался, что читает, но вместо этого бросал косые взгляды на улицу, в его неуверенных жестах, бледной коже и темных тенях под глазами. Он как будто старался что-то скрыть. И его сильный акцент никоим образом не помогал развеять то сомнительное и не внушающее доверия впечатление, которое он производил.

Мэгги и Ивлин подумывали о том, чтобы попросить его уйти, но немного побаивались это сделать. Что, если он впадет в ярость от такой просьбы? Он был гораздо выше, чем они, и казался немного опасным. И они не могли ни за что ни про что взять и вызвать полицию. Каким бы подозрительным ни было его поведение, он держал всё при себе и не беспокоил никого из посетителей. Они думали и том, чтобы предупредить владельца того ресторана, но потом решили, что это, в конце концов, не их дело. Что, если этот иностранец – член какой-нибудь мафии и хочет свести счеты с теми иностранцами на другой стороне улицы? Что, если он обнаружит, что они предупредили владельца ресторана, и решит как-то отомстить им? Они не хотели ввязываться в неприятности, это было ну совершенно ни к чему. Так что они просто старались дать ему понять, и как можно яснее, что он им не нравится и они предпочли бы не видеть его в своей кофейне. Однако они не добились ни малейшего успеха. Хотя он, казалось, чувствовал себя достаточно неудобно под их пристальными неприязненными взглядами, но, тем не менее, продолжал приходить каждый день и оставался на своем самочинно занятом месте долгие часы, выпивая бесчисленные чашки кофе.

Ивлин отнесла кружку на его столик и поставила ее на твердую поверхность столешницы, с немного большей силой, чем это было необходимо. Человек так и подскочил от громкого стука и посмотрел на нее удивленно и слегка испуганно.

- Кофе, как обычно? – спросила Ивлин.

- Да, спасибо, - прошептал он.

- Ладно, - ответила она, наливая ему кофе. – Что-нибудь возьмете к нему?

- Порцию яблочного пирога, пожалуйста.

- У нас нет яблочного пирога.

Он вздохнул.

- Хорошо... тогда пекановый.

Она покачала головой – безжалостно, но с долей подозрительности. Что, если он рассердится? Или, может, вместо этого он поймет намек и уйдет? Он не сделал ни того, ни другого. Он терпеливо перевел дыхание и с безупречной вежливостью спросил:

- У вас есть какой-нибудь пирог?

- По-моему, остался сырный.

- Хорошо, я возьму сырный.

Она кивнула и удалилась, раздраженная тем, что до него не дошло. У этого парня, по-видимому, была очень толстая шкура, и тонкие намеки на него не действовали.

Минутой позже она вернулась и бухнула на стол тарелку с куском сырного пирога. Она заметила, как он вздрогнул и поморщился от шума, но не отвел глаз от книги, лежавшей перед ним. Она беззвучно и грациозно повернулась и ушла к стойке.

Время от времени Ивлин посматривала на него краем глаза, пока обслуживала другие столики. Как всегда, он в основном занимался тем, что глядел на фасад ресторана, только изредка бросая случайные взгляды в книгу перед собой. Казалось, ему не было дела до того, как много времени ей потребовалось, чтобы вновь наполнить его чашку – существенно больше, чем для обслуживания остальных посетителей. Она наливала ему новую порцию кофе уже в четвертый раз, когда внезапно заметила, что он напрягся. Она посмотрела на него. Его лицо стало еще бледнее, если это было вообще возможно, и он не сводил глаз с другой стороны улицы. Она проследила за его взглядом, но увидела только медленно закрывающуюся дверь ресторана. Должно быть, кто-то вошел туда. Она услышала, как он кашлянул, и посмотрела на кофейник. Кофе вот-вот перельется через край. Быстрым движением она выровняла кофейник и, даже не снизойдя до того, чтобы еще раз посмотреть на этого человека, вернулась за стойку. Однако, оказавшись там, она оглянулась.

- Ты это видела? – спросила она Мэгги.

- Что видела?

- Его, - ответила Ивлин, указывая на него кивком.

Мэгги взглянула на него. Человек по-прежнему пристально смотрел через улицу, белый как простыня. Он даже уже не пытался скрыть своего интереса к тому ресторану.

- Что он увидел?

Ивлин передернула плечами.

- Я не знаю... Может, нам следует позвонить по «девять-один-один»?

- И что мы им скажем? Что у нас тут какой-то иностранец глазеет через улицу?

- Ну, нет... но...

- Давай просто подождем и посмотрим, что будет, Иви... подождем и посмотрим... - повторила Мэгги, стараясь говорить уверенно.

Примерно часом позже их ожидание принесло плоды. Парень неожиданно встал, положил на столик несколько банкнот, надел пальто и подобрал книгу так быстро, как только мог. Он поспешил вон из кофейни без единого слова. Мэгги и Ивлин посмотрели через улицу и увидели маленькую женщину, удалявшуюся по тротуару. За один короткий миг этот человек пересек улицу и приблизился к ней, что было просто поразительно, учитывая то, как сильно он хромал. Он окликнул ее, и она обернулась. Выражение страха прошло по ее лицу, и ее глаза расширились.

- Ну вот что, - сказала Мэгги, беря телефон. – Я вызываю полицию.

* * * *

Сердце Луки пропустило удар, когда он увидел, как она входит в ресторан. О господи. Это была она. Это БЫЛА она. Не мог же он так обмануться... или галлюцинировать...

И что теперь? Что он будет делать? Он с трудом сглотнул, стараясь мыслить трезво. Сосредоточься, Ковач. Следует ли ему пойти за ней? Нет, решил он минутой позже. Она явно дружила с хозяевами ресторана. Что бы ни произошло между ними, Лука не хотел, чтобы у их первой беседы были свидетели. Он прекрасно знал о своей неуклюжести со словами, и ему совсем не хотелось еще и беспокоиться насчет того, что другие люди подслушают их с Джиллиан.

Он подумал было о том, чтобы написать ей записку и попросить кого-нибудь отнести ее Джиллиан в ресторан, прежде чем засмеялся над самим собой от такой мысли. Кто сможет отнести ее? Безусловно, не одна из здешних официанток, которые, вне всякого сомнения, думали о нем не очень-то хорошо. И что бы он написал? Привет, я тут как раз пил кофе на другой стороне улицы, когда случайно увидел, как ты вошла? Смех, да и только. Нет, он лучше подождет, пока она выйдет из ресторана, и тогда он сможет дойти вместе с ней до метро. Но что он скажет ей? Господи Иисусе. Он вздохнул. Ну ладно, будем двигаться постепенно, шаг за шагом. Сначала наберусь достаточно храбрости, чтобы подойти к ней. Потом решу, что сказать. В любом случае она будет ужинать в этом ресторане. У него масса времени, чтобы что-нибудь придумать.

Часом позже он гадал, покинет ли она ресторан, прежде чем ему придется отправиться обратно в Окружную на свою смену – и тут он увидел, как она появилась в дверях. Он встал, как от толчка, и пошел к выходу. Он пересек улицу, не глядя по сторонам, проклиная свою хромоту и жалея, что не может идти быстрее. В отчаянии, боясь, что она завернет за угол и исчезнет, он позвал ее по имени и, точно в замедленном кадре, увидел, как она вздрогнула и повернулась к нему лицом. Минуту спустя он уже стоял рядом с ней, так близко, что их тела почти соприкасались. Лука смотрел на нее во все глаза, едва смея поверить, что это она стоит перед ним. Он смотрел на нее, изо всех сил стараясь не моргнуть, страшась того, что она исчезнет в ту же секунду, едва он закроет глаза.

- Э... - промямлил он, запинаясь. – Привет, Джиллиан... - Он говорил как полный идиот. Неужели целого часа недостаточно для репетиции? Он мысленно обругал себя.

- Господи, Лука! Ты меня напугал! – воскликнула Джиллиан, а потом она улыбнулась и прикрыла рот рукой.

Она зарделась, и Лука не мог не заметить, какая она красивая. Он прямо посмотрел на нее, но, едва увидев, что румянец у нее на щеках делается всё ярче, он опустил взгляд.

- Я... э... - Он полностью забыл ту речь, которую тщательно подготовил в кофейне, в мозгу словно образовался огромный провал. Сосредоточься, Ковач, сосредоточься. Скажи ей.

- Я очень... очень счастлив видеть тебя снова, - порывисто произнес он на одном дыхании, уставившись себе под ноги.

Затем он набрался достаточно смелости, чтобы искоса взглянуть на ее лицо. Она казалась потрясенной до шока. О боже. Он всё провалил.

- Правда? – спросила Джиллиан, и мысленно ударила себя по лбу. Как это у нее получается говорить так по-идиотски?

Лука пристально посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Улыбка была широкой и освещала всё его лицо.

- Да. Я счастлив, что нашел тебя.

Джиллиан больше не могла выносить его неотрывного внимательного взгляда. Она опустила глаза и сжала одну руку другой, сцепив пальцы.

- О, Лука, мне очень жаль. Я...

А потом она поняла, что он только что сказал. Она наморщила лоб.

- Ты меня искал?

Он прокашлялся и посмотрел в сторону.

- Ну... да, что-то в этом роде… Я пытался позвонить тебе домой. – Он вытер глаза ладонью, нервным жестом. – Еще я пытался позвонить твоей матери.

- О господи, - Джиллиан поднесла руку ко рту. – Ты позвонил на Рождество!

Он кивнул.

- Ох, Лука. Извини, мне так жаль. Она страшно разозлилась на меня, за то, что я переехала из Монреаля... Она сказала, что кто-то звонил мне, но всё еще была слишком сердита, чтобы рассказать мне, кто это был. Она тебе не нагрубила, нет?

Лука нервно усмехнулся.

- Ну, вообще-то нет... Не совсем, – он посмотрел на нее и снова отвел глаза.

- Как у тебя дела? – Ну хватит, Ковач, подумал он. Ты что, не мог найти более банального общего места?

- У меня всё отлично... - Она поколебалась.

Она испытывала всё большее и большее замешательство от происходящего. Как, интересно, она сможет объяснить ему, что живет в Чикаго уже несколько месяцев и ни разу не попробовала связаться ним? Как убедить его, что это не из-за того, что она не заинтересована в том, чтобы увидеть его, поговорить с ним? Простого способа объяснить это не существовало.

- Послушай, почему бы нам...

Внезапно около них остановилась патрульная машина, громко завизжав шинами. Из нее выскочил полицейский.

- Не двигаться! – крикнул он, вытаскивая пистолет и прицеливаясь в Луку.

Глаза Луки расширились от шока. Рефлекторно он тут же уронил свою трость и поднял руки за голову. Ни о чем не спрашивая, полицейский схватил его за воротник пальто и толкнул к машине.

- Расставить ноги! Руки держать так, чтобы я их видел!

Другой офицер вышел из машины и тоже направил свой пистолет на Луку. Только тогда Джиллиан отреагировала.

- Какого черта вы делаете? Оставьте его в покое! – закричала она.

- Что? – спросил офицер, и Джиллиан захотелось ударить его по лицу.

- Он мой друг! Оставьте его в покое!

Офицер обернулся и уставился на нее.

- Мы получили сигнал о нападении на этой улице. Он как-то приставал к вам, мисс?

- Нет, конечно, нет!

Джиллиан поймала офицера за руку и оттолкнула в приступе ярости. Она бросилась к Луке, который стоял у полицейской машины, тяжело привалившись к ней и трясясь как сумасшедший. Господи. Ей не хотелось даже думать о том, какого рода воспоминания он должен заново переживать, когда его держат на прицеле.

- Лука... - мягко позвала она его. – Лука, с тобой всё в порядке?

Лука медленно открыл глаза и встретился с ней взглядом. Полицейский, стоявший перед ним, опустил оружие и настороженно смотрел на него. Лука заметил ладонь Джиллиан у себя на руке и взглянул на нее. Он сумел выжать неуверенную улыбку и постарался дышать нормально. Он был в ужасе.

- Да... - пробормотал он.

Рука Джиллиан нежно и бережно заставила его повернуться и помогла ему опереться на машину. Офицер, который первым прицелился в него, протянул ему его трость. Лука взял ее и выпрямился на дрожащих ногах.

- Мне правда очень жаль, сэр. Мы получили вызов, а вы подошли под описание.

- Всё в порядке, - ответил Лука. Он хотел оставить всё это позади как можно скорее.

- Нет, не всё в порядке, - возмутилась Джиллиан. – Вы сначала должны были проверить! Вы не можете просто ездить повсюду, целясь в людей из ваших пистолетов!

- Простите, мисс, - извинился офицер. – Но в некоторых случаях, если мы не будем действовать быстро...

- Это не оправдание! - заорала Джиллиан.

Вокруг них уже собиралась маленькая толпа, и Лука внезапно ощутил себя очень неловко.

- Всё нормально, Джиллиан. Давай покончим с этим.

- Нет, Лука, мы не можем... - Неожиданно его рука легла на ее предплечье, и она заметила, что его всё еще колотит.

- Пожалуйста, - прошептал он.

Она не могла понять, почему он хочет оставить это вот так. Им следует подать официальную жалобу на этих варваров, чтобы они поняли, что не могут за здорово живешь раскатывать по городу, угрожая тем гражданам, которых им полагается защищать, но умоляющий взгляд Луки почему-то заставил ее сдаться и отступить.

- О’кей, - сказала она.

- Нам действительно очень жаль, сэр. Мисс, - проговорил офицер, залезая назад в свою машину.

Небольшая толпа, которая успела сгрудиться вокруг них, постепенно начала таять, и Лука попытался сделать несколько шагов. Ему пришлось тяжело опереться на трость. Джиллиан обвила его рукой за талию и поддерживала его, пока они шли.

- Господи, ну и налет, - пробормотала она.

Лука тихо и нерешительно рассмеялся.

Она посмотрела вверх, на его лицо. Он по-прежнему был смертельно бледен, но каким-то образом уже не казался таким больным, как до этого. По крайней мере, он уже не выглядел так, словно готов потерять сознание.

- Послушай, Лука, я тут как раз собиралась пригласить тебя на чашку кофе... Ты как, всё еще в настроении?

Он посмотрел вниз, на нее, и просиял полной улыбкой. Сердце Джиллиан накрыла теплая волна. Она не видела, чтобы он так улыбался, с тех пор, как... С тех пор, как они танцевали вместе в Конго.

- С радостью, - ответил он, и медленно, нерешительно, молясь, чтобы она не отодвинулась, положил свободную руку ей на плечи.

Вместе они прошли по улице и исчезли за углом.

Конец.

Дополнительные замечания от переводчика