Полночь.
автор: Paperback-writer3
2 глава. Гость. - Доктор Ковач, - воскликнула Элизабет. Почему, ради всего святого, он здесь, у моих дверей, в такой безбожно неподходящий час? - Доброе утро, доктор Кордей, - ответил он, нервно улыбаясь. - Почему?.. – начала она недоверчиво. - Вы забыли варежки Эллы, - объяснил он, - а я не могу и подумать о том, что ее маленькие ручки будут мерзнуть. У меня только что закончилась смена, так что я решил проехать мимо вашего дома и опустить их в почтовый ящик. Он прошел несколько последних оставшихся шагов до крыльца и вложил ей в руку бумажный пакет, в котором виднелся комок разноцветной шерсти. - Я не собирался будить вас, - извинился он. - Не беспокойтесь, - сказала она устало, - в последнее время я не слишком много сплю. Он встретился с ней глазами, она заметила некую разновидность доброжелательного понимания в выражении его лица. После короткой паузы он опустил взгляд вниз, внезапно найдя свои ботинки очень интересными. - Спасибо вам, - сказала она, нарушая неловкий перерыв в разговоре, - за варежки, я имею в виду. - Всегда пожалуйста, - ответил он, - увидимся на работе. Счастливых вам праздников. Он неохотно повернулся и пошагал было с усталым видом назад к своей машине, припаркованной на подъездной дорожке. - Подождите, - сказала она вопреки самой себе. – Снаружи ужасно холодно. Не хотите ли зайти и выпить чего-нибудь горячего? Лука остановился, затем обернулся к ней. - Я слышал, что британцы знамениты своим чаем, - проговорил он, снова используя свои познания в национальных блюдах для того, чтобы произвести впечатление на женщину, - а я был бы рад узнать это на личном опыте. Сквозь многочисленные слои горя и печали она поняла, что отвечает на его лучезарно сияющую усмешку. Когда она поставила чайник на плиту, то уловила свое мгновенное отражение в донышке одной из висящих на стене кастрюль и поняла, почему Лука ранее выглядел таким озадаченным и смущенным. Она была в полном беспорядке. Глаза у нее были красные и опухшие, и на лице остались влажные дорожки там, где по нему стекали слезы. Ее волосы превратились в хаотическую путаницу завитков, напоминая гнездо какой-то крупной птицы. И в довершение всего, халат, который она надела поверх пижамы, был, весьма вероятно, самым старым и изношенным предметом одежды, какой ей вообще принадлежал. - Ради бога, простите меня, я, наверное, похожа на пугало, - стала она извиняться, чуть покраснев, и начала торопливо подниматься по лестнице, чтобы попытаться придать себе презентабельный вид, но он мягко дотронулся до ее плеча, останавливая ее. - Не беспокойтесь, - сказал он тепло, - очень немногие люди способны выглядеть красивыми в такой ранний утренний час, - он слегка погладил одну из ее своенравных кудряшек, - и вы – одна из них. Теперь наступила ее очередь уставиться в пол. В первый раз за несколько недель она почувствовала, что ей по-настоящему тепло. Скорее даже жарко, сказать по правде. По-видимому, это еще один симптом хронической нехватки сна, сказал ее внутренний голос. И как раз тогда чайник негодующе засвистел. Элизабет отвлеклась от этих мыслей, занявшись приготовлением двух чашек чая. Она обернулась к Луке, чтобы спросить его, как он предпочитает пить чай, и обнаружила, что он уже сходил к холодильнику и принес молоко и сахар. Когда чай был готов, они оба взглянули на кухонный стол. Тот всё еще был заставлен посудой, оставшейся от завтрака и обеда. Элизабет робко улыбнулась. - Может быть, нам лучше посидеть в гостиной, - предложила она. Он кивнул, и они перешли в соседнюю комнату, неся дымящиеся чашки. Элизабет опять села на честерфилдовский диван, а Лука – в кресло, напротив нее. Они молча пили чай, каждый внимательно смотрел на другого поверх ободка его или ее чашки. - Очень вкусно, - похвалил он. Он бросил взгляд на фотоальбом, лежавший раскрытым на столике. - Это было снято в Нью-Йорке? – спросил он, указывая на фотографию Марка на фоне городского горизонта. - Да, - ответила она с грустью, - мы встретили там Новый Год, пока Марку удаляли опухоль. Стоило лишь произнести его имя, и от одного этого слезы начали собираться в ее глазах. Она поспешно захлопнула альбом и поискала место, куда бы отложить его. Лука накрыл ладонью ее руки. - Простите, я просто вспоминала, э-э, перед тем, как вы появились… - запинаясь, пробормотала она, снова встретившись с ним глазами. - Я знаю, - сказал он тихо, - я знаю это очень хорошо. Я часто делаю то же самое. Моя жена, она тоже умерла, десять лет назад. Он увидел, как ее глаза стали стеклянными от слез, точно ей становилось всё труднее и труднее сдержать их. Он поставил чашку на столик и сел рядом с Элизабет. - Это нормально – плакать, - прошептал он успокаивающе, охватив одной рукой ее плечи. Она прислонилась к его плечу. - Оно… когда-нибудь оно… - всхлипнула она, - это чувство, оно когда-нибудь исчезнет? Лука всем сердцем желал сказать ей, что через несколько кратких лет она оправится от этого удара. Ему хотелось, чтобы он мог сказать, что несколько лет спустя призрак ее мужа более не станет преследовать ее сны. Лука хотел помочь. Но в последнее время он понял, что он абсолютно бесполезен в тех случаях, когда надо помочь кому бы то ни было. - Нет, не исчезнет, - сказал он печально, крепче обняв ее. - Я и не думала, - проговорила она цинично ему в плечо. Она подняла на него взгляд и горько рассмеялась, слезы струились у нее по лицу. – Но всё-таки решила, что спрошу, от вопроса ведь вреда не будет. Она удрученно вздохнула и опять заплакала, прижавшись головой к его груди. Он нерешительно погладил ее влажную щеку большим пальцем. Он был по-настоящему ошеломлен, глядя на женщину, сотрясающуюся от горя в его руках. Он всегда считал Элизабет очень сильной женщиной, совершенно не склонной ко всякому сумасбродству и бессмысленным поступкам, быть может, даже немного черствой. И, однако, вот она, изливающая на него больше эмоций, чем он мог заподозрить у нее... Он уткнулся лицом в ее жесткие волосы. Как сладок запах женщины… Он удивлялся самому себе – как я очутился здесь? Я только и собирался, что занести варежки, а потом, может быть, поехать в бар. Теперь же я здесь, с женщиной, дрожащей у меня на руках… С учетом всех обстоятельств, осознал он с удовольствием, это более или менее то место, где я и надеялся быть. Может быть, мне в результате не придется проводить сегодняшнюю ночь в одиночестве, подумал он лукаво. Он прислонился своей щекой к ее щеке, приглушенный звук ее плача эхом отдавался в ушах. Она обхватила рукой его шею и цеплялась за него, точно за последнюю соломинку. Он мягко вдавил ее спиной в пышные подушки. Она не сопротивлялась. Лука улыбнулся самому себе. В своем горе она полностью сдалась ему. Он нежно зарылся пальцами в ее спутанные волосы, удерживая ее лицо в каких-то миллиметрах от своего. У нее такие изумительные, густые волосы, подумал Лука лениво, совсем как у Даниэлы. Неожиданно перед его внутренним взором остался один только образ его покойной жены, улыбающейся ему. Господи, ему не хватало ее. Стараясь снова сосредоточиться на той женщине, которая была в его объятиях, он посмотрел ей в глаза. Ей тоже кого-то не хватало. Он виновато подумал, что могло бы случиться, если бы он вместо Даниэлы был дома с детьми тем роковым вечером. Что, если бы он умер, а она выжила? Что, если бы это Даниэла сейчас лежала на диване с мужчиной, которого она едва знает, готовым поцеловать ее. Лука вздрогнул при мысли о том, что какой-то скот берет его вдову, когда рана в ее сердце еще только заживает. Хотя Лука перестал верить в рай много лет назад, сейчас ему неотвязно представал мучительный образ Марка, смотрящего на него сверху с небес. Он вернулся к реальности, к дыханию Элизабет, щекочущему его лицо. В оцепенении он отодвинулся от нее и сел прямо. Он безмолвно поклялся, что никогда не сделает такой ужасной вещи Элизабет, или памяти Марка. Но может ли он доверять себе в том, что сдержит этот обет? Последние месяцы были заполнены потворством своим желаниям, и эти поблажки самому себе ослабили его силу воли. Он ласково провел пальцами по воротнику ее халата. Ее глаза следили за движениями его рук. Он знал, что она напугана, и ее страх сделал ее еще уязвимее и беззащитнее. Его ахиллесовой пятой было женское тело, понял он со стыдом. Как бы то ни было, он продолжал раздвигать отвороты ее халата на груди. И тут он тихонько засмеялся. - Никогда не представлял вас игроком в хоккей, - прошептал он, отняв руку. - Это свитер Марка, - хрипло откликнулась она, - но мне нравится носить его дома. Я знаю, это глупо, но тогда как будто маленькая частица его по-прежнему со мной. Она не могла поверить, что только что призналась ему в еще одной из своих привычек вдовы-слегка-нестабильной-умственно. Ей действительно нужно хоть немного поспать. - В этом нет ничего глупого, - заверил он ее. – Я всегда ношу в кармане платок Даниэлы, так что я никогда о ней не забываю. Он достал из кармана маленький чистый пакетик из прозрачного пластика и вынул из него квадратик тонкой белой материи. Он развернул его, чтобы показать ей сложную вышивку. - Красиво, - сказала Элизабет, - она сама вышивала? - Да, - ответил он, и его глаза внезапно затуманились. Ему нужно незамедлительно переменить тему, прежде чем он тоже начнет реветь. - Я никогда раньше не знал, что Марк играл в хоккей, - сказал он бестактно. - Ну, он сделал стремительную карьеру запасного игрока в средней школе, - ответила она, с любовью вспоминая всю эту историю. – Малуччи никогда не рассказывал вам о том времени, когда он играл в хоккей вместе с Марком? Лука покачал головой. - Видите ли, - начала она ностальгически, - хоккейная команда, которую Малуччи собрал на скорую руку, просуществовала недолго… И так Элизабет приступила к повествованию. Конечно же, эта история напомнила Луке о том случае, когда он устроил каток на заднем дворе для своих детей, и он поделился этим с Элизабет. Вскоре они обнаружили, что обмениваются анекдотом за анекдотом о своих покойных супругах. Часы пробили три, как раз когда Лука завершил рассказ о том, как он впервые встретился с родителями своей жены. Это было довольно юмористическое описание, и Лука с Элизабет поняли, что они оба смеются громче, чем бывало с ними за целые месяцы. Когда смех утих, Элизабет смахнула слезинку с лица Луки. - Боже милостивый, теперь и вы тоже плачете, - проговорила она пораженно. - Посмотрите на нас, да мы просто парочка всхлипывающих психов. Лука хихикнул, от чего по его лицу потекло еще больше слез. Плакать было хорошо. Прошло слишком много времени с тех пор, как он делал это в последний раз. - Кстати, о психах, - фыркнул он. – Даниэла несколько месяцев проработала медсестрой в психиатрическом отделении больницы…
**** Солнечный свет танцевал по лицу Луки, пробуждая его от сна, лишенного сновидений. Когда он огляделся вокруг, то оказалось, что он находится в незнакомом месте, с незнакомой женщиной, лежащей рядом с ним. Господи, выбранил он себя мысленно, что он натворил на сей раз? Тут он узнал лицо Элизабет Кордей со следами слез, покоящееся у него на плече. Постепенно вернулись все события прошедшей ночи. Он был горд собой. Он провел ночь на диване, с женщиной – даже не раздевшись. Он осторожно встал, не потревожив ее. На цыпочках он прокрался к входной двери. Однако он явно еще не полностью проснулся, потому что наткнулся на маленький столик и сбил с него стопку книг, которые с шумом приземлились на пол. Элизабет раскрыла один глаз. - Доктор Ковач? – оглушенно проговорила она спросонья. – Куда вы идете? - Домой, - ответил он. – Мне бы не хотелось, чтобы ваша дочь проснулась и застала в доме незнакомого мужчину. - А какое ей до этого дело? – сказала она с улыбкой. – Она была зачата не на брачном ложе. Вы еще убедитесь, доктор Ковач, что я не та типичная британская жеманница, какой вы меня считали. - Пожалуйста, - сказал он, - называйте меня Лукой. - Хорошо, Лука, увидимся на работе, - с этими словами она перевернулась на другой бок и снова уснула. |