Мы много пережили вместе. Признаюсь, после отъезда Кэрол я все чаще и чаще стал вспоминать о Даниэле и детях. С Кэрол и ее девочками жизнь не казалась мне такой пустой, и я почти стал забывать о той боли, которая мешала мне дышать и сжимала мое сердце. Но она уехала, и я снова остался один. Одиночество – хуже смерти. Да, я окунулся головой в работу, оставался на ночные дежурства, но, рано или поздно, мне приходилось возвращаться домой, хотя комнату в отеле с натяжкой можно назвать домом. Я приходил и старался скорее заснуть, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Сейчас я думаю, что ухватился за Эбби, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в море одиночества и воспоминаний. Не знаю, может быть, и она видела во мне спасение от своих проблем, но тогда я не мог, да и не хотел об этом думать. Я наслаждался каждой секундой, проведенной вместе с ней. Как я был счастлив просыпаться по утрам и видеть перед собой ее смешную мордашку; болтать с ней о пустяках; слушать, как она напевает в ванной, принимая душ; наблюдать, с каким рвением она относится к работе…

Я не умею выражать свои чувства, я знаю. Я скрытен, все, что я пережил, наверное, заставило мое сердце очерстветь, но Эбби словно снова вдохнула в меня жизнь, заставив снова верить в хорошее. Может быть, поэтому мне повезло, и я познакомился с епископом Стюартом. Мне тяжело об этом говорить, потому что я сам не знаю, как это произошло, но этот человек помог мне снова поверить в Бога, а с обретением веры я обрел и новую жизнь, и я хотел посвятить ее Эбби, я хотел поделиться с ней тем облегчением и счастьем, которые испытал.

Но именно тогда я начал понимать, что что-то не так. Да, может быть есть и моя вина в том, что все так вышло, может быть, я был эгоистом, может быть, я неправильно вел себя в вопросах, касающихся ее матери. Но ведь я хотел как лучше, не знаю, может быть, я просто не понял, чего хотела сама Эбби. А вот он понял. Джон Картер. Я не отношусь к нему плохо. Я думаю, что раз Эбби хорошо с ним, он неплохой человек. Он хороший врач и он старался быть Эбби другом. Хотя я сразу заметил, что для друга он слишком часто смотрит на нее совсем не по-дружески. Эбби не замечала этого. Она вообще ничего не замечала. До недавнего времени.

Не то что бы я не ревнив, просто я никогда не буду ограничивать чужую свободу, диктовать человеку свои условия, навязываться. Так меня воспитали, такой у меня характер. Поэтому и отпускал Эбби с Картером, когда ей надо было. Сейчас я думаю, что если бы занял в этом вопросе более жесткую позицию, сказал бы, что не хочу, чтобы она виделась с ним, что мне неприятно видеть их вместе, может быть, и не случилось того, что случилось. Я не знаю подробностей, да и не хочу знать. Просто однажды она не вернулась после вечерней смены домой. Я ждал ее, но она не пришла. Она позвонила и сказала, что останется у себя, так как плохо себя чувствует. Я пожелал ей выздоровления, и мы попрощались. Я лег в кровать и долго не мог заснуть. Мне так хотелось услышать ее голос. Я представил, как она лежит сейчас в постели, ее волосы рассыпались по подушке. Мое сердце сжалось от нежности к моему маленькому воробышку. Я набрал ее номер. Она взяла трубку, и ее по голосу я понял, что она не ложилась.

- Лука? – почему-то перейдя на шепот, сказала она, - Уже четыре утра, зачем ты звонишь?

- Я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя малыш, - мой голос дрожал от нежности. Я в первый раз сказал ей, что люблю ее, и в тот момент я чувствовал, что ближе ее у меня никого нет.

- Лука, давай поговорим завтра, хорошо? – попросила она и повесила трубку. Короткие гудки были для меня как пощечина. Я не знал, что происходит, но понял, что что-то изменилось между нами. А я этого не хотел.

Утром я сделал вид, что ничего не произошло. Мы мило поболтали перед началом смены, когда она курила у дверей больницы. Эбби сказала, что отравилась чем-то, и мы посмеялись над тем, что она всю ночь провела в туалете. Я осматривал больного, когда, случайно взглянув в коридор, увидел, как к ней подошел Картер. Как она ему улыбнулась! Так не улыбаются друзьям, так она не улыбалась даже мне. Я отвел глаза, слишком больно было на это смотреть. Когда моя смена окончилась, я подошел к ней и спросил, поедет ли она домой. Эбби не умеет врать, я знаю это, и это знала она, поэтому просто сказала “нет” и не стала придумывать оправданий. Да я и не спрашивал. Все встало на свои места: и ее холодность в последнее время, и ее улыбки Картеру, и подколки Малуччи, которым я не предавал значения. И даже странная фраза Ренди, которую я случайно услышал в ее разговоре с Чуни: “Все знают, кроме самого Ковача”. Ах, Эбби, Эбби, какая же ты маленькая глупышка, милый ты мой воробушек….

Через несколько дней она сама позвонила мне. Стоит ли говорить, что, когда она предложила мне встретиться, я уже знал, что она мне скажет.

- Лука, ты замечательный. Ты добрый, умный, искренний, но …

Боже, как все это похоже на те слова, что говорила мне Кэрол, уезжая к Дагу, отцу ее детей.

- …но ты не понимаешь меня. Мы разные. У нас мало общего. Мне тяжело это говорить, но для нас обоих будет лучше расстаться. Я неумеха, я некрасивая, у меня куча проблем, зачем я нужна тебе? – говорила она, и я смотрел в ее глаза полные любви, но не ко мне, а к другому человеку, и мне хотелось плакать от невыносимой печали. Не от того, что она мне изменила, нет. Я чувствовал страх, перед морем одиночества и воспоминаний, которое меня снова ждет.

- Все в порядке Эбби. Как считаешь нужным. Надеюсь, вы с Джоном будете счастливы, - улыбнулся я сквозь силу.

Эбби схватила меня за лацканы пиджака

- Господи, ну скажи хоть что-нибудь другое! Скажи, чтобы я не уходила, что я дура, что ты ревнуешь, что я нужна тебе! – твердила она, но я лишь смотрел на нее с улыбкой горького сожаления.

- Будь счастлива, Эбби, - повторил я, - будь счастлив, воробышек.

Я чувствовал, как она плачет, смотря мне в след. Но мне уже было все равно. Внутри меня как будто разрасталась пустота, выжигая все внутренности, хотелось выть на луну. Снова один, снова никому, абсолютно никому не нужный. Господи, неужели я никогда не буду счастлив, неужели надежда на счастье умерла вместе с моей семьей?

Ноги сами привели меня к ее дому. Я не знаю, почему я пришел именно к ней, но в тот момент я знал, что только она сможет меня понять. Я нажал на кнопку звонка. Керри Уивер открыла дверь и посмотрела на меня с удивлением.

- Доктор Ковач, - сначала официально поприветствовала меня она, но, вглядевшись в мое лицо, сменила тон – Лука, что случилось? Заходи.

Она налила мне виски, включила диск Боба Марли и села на диван рядом со мной. Я не знаю, что заставило меня рассказать ей все, что я чувствовал, а ей – выслушать меня. Может быть, то, что я знал ее секрет, и знал, что ей было так же больно, как мне сейчас. А она понимала меня по этой же самой причине. Я, правда, не знаю, но мы плакали вместе. Не от того, что нас бросили, нет. Когда к хорошему привыкаешь, очень трудно бывает от него отказываться. Всего несколько дней назад ты засыпал и просыпался с одним именем на устах, у тебя был стимул возвращаться с работы пораньше, потому что дома тебя ждал человек, который тебе дорог, который делает твой дом Домом с большой буквы. И можно было заснуть в объятиях друг друга с чувством счастья, переполняющего тебя, не думать о плохом, не бояться завтрашнего дня. А теперь все возвращается на круги своя. Пустая квартира, вечернее ток-шоу, чашка чая перед сном и бессонная ночь, когда от одиночества твое сердце разрывается от щемящей боли, и ты вспоминаешь, вспоминаешь то, что еще недавно было так реально, но уже никогда не вернется…

- Знаешь, Лука, - сказала мне Керри, провожая меня до двери уже под утро, - Когда мне было очень плохо. Я пошла в тату-салон и сделала себе татуировку. Я не знаю почему, но мне полегчало, - улыбнулась она, обнажив плечо, где едва заметно виднелась буква V – “виктория”.

- Спасибо, Керри, - я благодарно обнял ее, понимая, что между нами все время будет существовать связь, хотя ни она, ни я не выдадим ее. В этом мы с ней тоже очень похожи.

- И тебе спасибо, - улыбнулась Керри.

На следующий день мы встретились в приемном. Мы работали в вечернюю смену, и мы смогли выспаться, как следует. Правда, я успел заскочить в еще одно место. Я отозвал Керри в сторону и закатал рукав рубашки. Керри грустно улыбнулась. На моем плече красовались черные буквы “NO WOMAN, NO CRY”

Я надеюсь, это поможет.